Записки прапорщика

Огромна тяга солдат к чтению. Литературы на фронте никакой нет. Из газет получаем главным образом "Армейский вестник", официальный орган штаба армии, а теперь и армейского комитета. Изредка доходит "Русское слово" и "Киевская мысль". Очень редко, отдельными экземплярами, газета "Вперед". Полковой комитет нарядил специального человека в Москву для покупки литературы и программ различных партий.

Когда я возвратился от Максимова, Ларкин сообщил мне, что уже несколько раз заходили Васильев и Анисимов справляться о моем приезде. Разговор о том, следует ли идти в окопы.

- Вот тебе на! Если мы не пойдем, так кто же пойдет? Значит, наш полк будет лодырничать, а финляндцы сидеть?

- Другие полки не идут, господин поручик, - перешел Ларкин на официальный тон.

- Какие - другие?

- Шестьсот одиннадцатый полк не идет.

- Откуда ты знаешь? Ведь до этого полка верст шестнадцать.

- Солдаты знают, у них связь налажена.

- Расскажи подробнее, что ты знаешь.

- Ничего я не знаю, ваше благородие.

- Во-первых, я не благородие, а во-вторых, что за идиотский тон?

- Простите, господин поручик.

- Опять?..

- Дмитрий Прокофьевич. Наши ребята послали по соседним полкам своих представителей. Пришли и говорят: шестьсот одиннадцатый полк отказался третьего дня на позиции идти.

- Может, командир у них сволочь?

- Если бы не был сволочью, пошли бы... Что там было, Дмитрий Прокофьевич! Два батальона, которым нужно было идти на позицию, построились в полном снаряжении. Поп молебен отслужил, а потом солдаты вдруг открыли стрельбу. Стреляли вверх - острастки ради, но некоторые целились прямо в офицеров. Полковой комитет смещен. Офицеров из комитета по шапке.

- Значит, и меня скоро - по шапке?

- Ну что вы! Вас никто за офицера не считает... Минут через двадцать зашли Васильев и Анисимов. Васильев, протягивая руку, обратился ко мне:

- Видите ли, Дмитрий Прокофьевич, настроение тревожное.

- В каком смысле?

- Боюсь, как бы завтра у нас эксцессов не было: идти на позицию солдатам не хочется. Нам надо заблаговременно обсудить, как реагировать, ежели солдаты откажутся.

- Откажутся, тогда и поговорим. Если бы вопрос шел о наступлении, тогда, понятно, предварительно обсудить следует, насколько серьезно операция подготовлена. А тут дело простое: сменить финляндцев на знакомой нам позиции. Лучше расскажите, что было на митинге с членами Государственной думы.

- Особого ничего. Собрали тысячу солдат, массу офицеров. Вел митинг командир Финляндской дивизии генерал Сельвачев. Вы его видели когда?

- Нет, не видел.

- Чудной такой, череп у него, словно сахарная голова, - высокий, узкий. Поднялся на возвышение и сказал: прибыли господа члены Государственной думы, которые хотят разъяснить текущий момент. Скомандовал "смирно", потом "вольно". Рядом с ним встал член Государственной думы, князь Шаховской, а другой, Макагон... Говорил насчет необходимости защищать свободную Россию, что немец делает попытки использовать нашу революцию и разбить армию, чтобы снова поставить у нас царя. Рассказывал, что, когда у нас произошла революция и немцы об этом узнали, повели газовую атаку и пало несколько тысяч наших солдат.

Потом выступил Крыленко. Его солдаты слушали как своего. Он хлестко отделал и Шаховского и Макагона. Говорил, что Дума состоит сплошь из помещиков и капиталистов, что не она революцию делала, а рабочие. Словом, так думцев сконфузил, что солдаты хохот подняли. Крыленко поставил вопрос о жалованье: сколько они получают? Ответа не было.

* * *

В штабных канцеляриях поговаривают о том, что союзники нажимают на Временное правительство, чтобы оно отдало приказ о переходе в наступление по всему фронту. Это вопрос серьезный. С какой стати нам вести наступление? Нам дай Бог удержать то, что захватили полтора месяца назад. А чтобы немцы и австрийцы не провоцировали своих на выступление, надо установить тесные сношения с немецкими и австрийскими солдатами и разъяснить им цели нашей революции. Это будет понятно нашему противнику, вернее, его рядовой массе, и рядовая масса не пойдет в наступление.

- Немцы не такие дураки, - сказал Боров, обращаясь к Калиновскому. Если мы будем сидеть не сходя с места, то они тоже, думаешь, будут сидеть? Я стою за то, чтобы вести наступательную оборону.

- Ты можешь стоять за что угодно, но солдат наступать не станет, возразил Калиновский.

- А я тебе говорю, станет! - вскипел Боров.

- Не станет. Солдат теперь спит и видит, как бы поскорее домой поехать, землю делить.

* * *

12 апреля полк в полном спокойствии выступил из Олеюва на позицию. Протазанов уехал в отпуск, оставив временно командовать полком Соболева. При этом Соболев изменился до неузнаваемости: у него появилась некоторая ровность в голосе, солидная медлительность, внимательность к солдатам и младшим офицерам.

15 апреля неожиданно прочел в приказе по полку, что я назначаюсь младшим офицером в 10-ю роту и свою команду должен сдать поручику Кочаковскому.