Записки прижизненно реабилитированного

Ученик стал преуспевать в занятиях. Пора было браться за него самого. Учительница не могла примириться с тем, что в речи Василия проскальзывали словечки вроде «отваливаем», «задрыга», «шушера», «шмон», «сука», «придурки»… Обычно они незаметно и словно естественно включались во фразы. Как-то после урока Василий начал со знанием дела рассуждать об Овидии, задумчиво читал его стихи и вдруг заявил, не изменяя тона:

— Самое удивительное, что эта древняя римская сука знала про все человеческие душевные движения! — Поймав удивленный взгляд Светланы, он, похоже, немного смутился.

Иногда на жаргонные слова падал акцент. Тогда за ними поднимались кипящие страсти. Пришло время отучаться от этой словесности.

— Вася, — начала наступление Светлана, зная, что он дорожит своими успехами и стремится как можно скорее достигнуть совершенства, — ты стал делать меньше ошибок, но дальше не сдвинешься с места, пока не начнешь говорить и думать по-русски.

— О чем ты? Разве я чурка?

— Ты говоришь не на русском языке, а на диалекте, пропитанном отвратительным жаргоном. И мысли твои ему соответствуют!

— Нашла диалект! Он создавался тридцать лет, — с Василием было трудно спорить. — Им пользуются миллионы и миллионы лагерников. Несколько поколений. Это целая цивилизация.

Но и учительница была совсем не проста.

— Речь идет о практической стороне дела! Ты хочешь научиться правильно писать по-русски? Тогда отказывайся от своей «цивилизации»! Она чужда духу и строю литературного русского языка. Он возвышенный, чистый и добрый. А твоя словесность замешена на грязи и пропитана ненавистью. — Светлана не могла забыть ожесточения Василия, готового броситься на мать Коли Рябчикова. — Ненависть бесплодна. Она ничего не создает, а человека, ее несущего, испепеляет.

— Света, я понял все! — Он сжался, словно страдалец, стремящийся выдержать приступ нестерпимой боли. — Попробую! С тобой не буду!

Больше она не слышала от Василия грубых слов.

Василий не постиг еще многого, но его уже ничто не могло остановить. Он был неистов. Светлана знала, что ученик занимается сутками, почти не спит и по нескольку дней не выходит из дома. Иногда он вылезал из берлоги и бежал к товарищам советоваться. Его постоянным консультантом стал дядя Степа. Инженер, несмотря на шумливость и вечные прибаутки, был толковым педагогом и быстро разрешал сомнения Василия.

Светлана после занятий часто задерживалась у Иголкиных. Она проводила время в семье — читала, пила вместе со всеми чай, разговаривала с Ольгой Васильевной и помогала ей по хозяйству. Порой из смежной комнаты, где сидел за учебниками Василий, доносилось:

— Светлана, Света!

Потом он на минуту показывался. Следовало шутливое замечание, или выражался восторг по поводу решенной задачки. Во время чаепития она получала совет, что надо подналечь на варенье, или узнавала новую необычную историю.

Василий говорил так, словно учительница была для него центром вселенной. Его негромкий голос звучал именно на той волне, которая быстрее всего достигала Светлану и трогала ее сердце. Порой ей не хотелось уходить из дома, не услышав еще раз:

«Светлана, Света!»

Мужчине нужна подруга

Однажды к Василию во время занятий нагрянули гости. Пришли два школьных товарища с неизвестной девицей и Татьяна с подругой. Друзья Иголкина недавно окончили университет — один филологический, а другой исторический факультет. Спутница Татьяны, Виктория, своим обликом удивительно напоминала курицу. Василий давно заметил, что все близкие подруги Татьяны одинаково непривлекательны. Казалось, что балерина специально составляет свиту так, чтобы подчеркнуть свою красоту. Татьяна зашла с целью проверить, чем занимается Василий, и показать его подруге. Виктория была единственной внучкой адмирала. Флотоводец, чтобы объять все океаны, служил в Москве. Во внучке он души не чаял. На занятия в институт ее возили в черной персональной машине ЗИС-101. Татьяна считалась с мнением Виктории.

Разговор зашел об английской литературе. Татьяна решила завоевать внимание. По своему опыту она знала, что в таких случаях красивая женщина не обязана говорить что-либо особенно умное. Успех приносили уверенный тон и очарование. Татьяна думала, что ее задача облегчается тем, что ее считали актрисой. При знакомстве с компанией она не забыла себя так назвать.

— Киплинг, — начала балерина, — прославился как детский писатель, автор «Маугли». — Она на секунду остановилась, а филолог, не дожидаясь конца ее речи, вежливо заметил:

— Киплинг написал не только «Маугли», но и создал великолепные стихи.

Балерину неприятно кольнуло несвоевременное замечание, и она, хотя почти не знала поэзию англичанина, заявила:

— Киплинга вдохновляли не благородные идеалы человечности, а идеология воинствующего империализма. Это примитивно и неинтересно![29]

Вдруг комнату заполнил высокий грудной голос:

— Киплинг — это прекрасно! В поэме «Мери Глостер» он писал: