Читаем Записки профессора полностью

Не было восторга только в том институте, где я работал. Там я ощутил лишь холодок. Если до выхода книги ещё шли разговоры о том, что будет усилено моё направление работы, что будет создана хоть небольшая, но группа под моим руководством, то после выхода книги об этом уже речи не было. Дело в том, что в процессе обсуждения рукописи руководство института склонялось на сторону тех рецензентов (Башарина и Сабинина), которые считали, что рукопись плоха и мне нужно забрать её из издательства обратно и либо не издавать её совсем, либо переработать и издавать лишь после их одобрения (правда, совсем не известно — удалось ли бы мне это одобрение когда-либо получить). А я пошёл напролом и издал книгу, не заручившись предварительным одобрением руководства института. По этой — или по другой причине — но руководство института стало относиться ко мне очень холодно. Чем больше был успех у читателей, тем более холодным было руководство. А я этого тогда не понимал. Мне казалось, что если читатели и специалисты одобряют, то научное направление выбрано правильно, мне хотелось расширить работы по оптимизации, привлечь других сотрудников, создать группу — а мне отвечали, это — трудно, очень трудно. Вот если бы Вы были доктором наук! Совершенно не поняв тогда, что это только пустая отговорка, я стал действительно думать, что докторская степень разрешит все трудности, тем более, что в Москве, в Институте автоматики и телемеханики, меня хорошо встречали, книгу очень одобряли, виднейший тогда специалист по оптимальному управлению, один из основателей его, Александр Яковлевич Лернер согласился быть моим оппонентом. Другим оппонентом согласился быть сам Александр Михайлович Лётов, действительно большой и настоящий учёный. Окрылённый их одобрением, я быстро написал диссертацию и в 1962 году был готов вести её в Москву, для защиты в Институте автоматики и телемеханики. Сразу всплыло первое препятствие: требовалось представить заключение от организации, в которой выполнена диссертация. Руководство Института электромеханики такое заключение подписать отказалось. Тогда я вспомнил, что основная часть материалов, вошедших в диссертацию, была получена мною ещё во время работы в ЛОМИ. Я обратился к его директору — Георгию Ивановичу Петрашеню — и он без колебаний подписал мне заключение. Теперь уже формальных препятствий не существовало, и я повёз диссертацию в Москву, в Институт автоматики и телемеханики. Приехав туда, я убедился, что руки дирекции нашего института дотянулись и сюда. А. Я. Лернер, с которым я встретился прежде всего, выглядел теперь встревоженным и растерянным: «Я не смогу быть Вашим оппонентом», — заявил он. «Хорошо, — сказал я, — если есть затруднения в том, чтобы быть оппонентом, напишите просто отзыв на мою работу. Вы уже много раз выражали своё хорошее мнение о ней устно. Дайте теперь письменный отзыв, и я думаю, что этого будет достаточно для защиты». А. Я. Лернер долго раздумывал. «Нет, — сказал он наконец, — я не могу написать отзыв. Это может травмировать товарища Трапезникова (директора института)». Эти слова о «травмировании» товарища Трапезникова тогда крепко врезались мне в память. Я хорошо помню, что мне было жалко А. Я. Лернера. В какое же положение поставили его в институте, думал я, если он — известный учёный, доктор наук — боится выразить своё мнение по чисто научному вопросу? Впрочем, вполне возможно, что страхи и опасения А. Я. Лернера были не напрасны. Несмотря на его осторожность, его постепенно довели до того, что он подал заявление на выезд в Израиль. Его не пустили. В СССР его лишили лаборатории и любой возможности научной работы, а в Израиль (где готовы были поручить ему руководить научно-исследовательским институтом), Лернера не пускали. Более 10 лет он провёл в «подвешенном» состоянии, не имея возможности работать в науке. Потом его всё же выпустили, он уехал в Израиль, получил под своё руководство научный институт, но скоро умер. Так что опасения. А. Я. Лернера были не напрасны.

Несколько позже я добился встречи с академиком Б. Н. Петровым, заместителем директора института автоматики и телемеханики. Это был очень барственный, выхоленный мужчина. «О вашей диссертации есть отрицательные мнения» — сказал он мне. «Вот и хорошо, — ответил я, — это означает, что на защите будет хорошая, острая дискуссия». «Нет, — ответил Б. Н. Петров, — наш институт пользуется такой высокой репутацией, что всякие дискуссии, спорные диссертации у нас неуместны. Впрочем, — дополнил он, — вы можете оставить документы, мы посмотрим». Я оставил диссертацию, своё заявление с просьбой о защите и все документы в их институте и уехал в Ленинград. Через два месяца меня вызвал письмом учёный секретарь Института автоматики и телемеханики. «На Вашу диссертацию пришёл из Вашего Института электромеханики резко отрицательный отзыв, подписанный членом-корреспондентом АН СССР Д. А. Завалишиным», — и он показал отзыв, действительно, очень резкий, крайне ругательный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное