Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

В городе не чувствовалось резких изменений в текущей жизни: пока фронт был еще далеко и немецкие самолеты сюда не долетали. Однако было введено обязательное затемнение, и стекла окон оклеили крест-накрест бумажными полосами. Срочно оборудовались под бомбоубежища подвалы зданий. На стенах домов появились указатели к ближайшему укрытию. Во дворах и в скверах стали копать щели, которые, как показал последующий опыт, оказались более надежными при бомбежках, чем подвалы домов.

Поползли слухи о том, что наши войска терпят сокрушительные поражения, все чаще звучало передаваемое шепотом слово «измена». В сводках Информбюро сообщалось о том, что на всем протяжении фронта шли тяжелые оборонительные бои с превосходящими силами противника, который нес большие потери в живой силе и технике, наши войска отходили на заранее подготовленные позиции. Высказывались предположения, что старая граница, имевшая мощные укрепления, станет рубежом обороны, на котором остановят наступление немцев.

В начале июля передали по радио выступление Сталина, необычное по форме: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои…» Из него стало известно, что уже потеряна Белоруссия, противником заняты многие города и что о разгроме врага «на вражьей земле малой кровью могучим ударом» уже не может быть и речи.

Очень тяжелыми были дежурства на призывном пункте, открывшемся в техникуме: слезы и истерические крики матерей, звуки гармошки, песни и пьяная удаль, перемежавшиеся со слезами разновозрастных призывников, команды и окрики командиров маршевых команд — вся эта суета до сих пор явственно жива в памяти.

В августе линия фронта достигла Смоленска и Харькова. Начались воздушные тревоги, особенно по ночам. В свете перекрещенных лучей прожекторов иногда серебрился силуэт самолета, окруженный множеством облачков разрывов зенитных снарядов, не причинявших ему вреда. Суетились наши истребители «ишаки» (И-16) и «чайки» (бипланы И-15), которым явно не хватало скорости и мешал зенитный огонь с земли. Иногда немцы сбрасывали небольшие бомбы, но массированных бомбардировок города пока не предпринимали. Самолеты-разведчики появлялись над Ростовом и днем. В этом случае по ним помимо зенитной стрельбы открывалась оглушительная пальба из всех видов оружия — из винтовок и ручных пулеметов, — что было очевидной бессмыслицей.

К концу августа стало ясно, что вскоре линия фронта достигнет и Ростова. Началась мобилизация на строительство оборонительных сооружений. В первых числах сентября после начала занятий в техникуме объявили о предстоящем выезде на рубежи обороны и всего коллектива техникума.

Отправились пригородным поездом в сторону Таганрога, на какой-то промежуточной станции выгрузились и долго шли пешком до места назначения. Помню названия двух деревень, в которых мы разместились в крестьянских избах: Баевка и Калмыковка.

Работали на строительстве противотанковых рвов. Рыли в тяжелом глинистом грунте, налипавшем на лопату, уставали от непривычно тяжелого труда. Однако преобладали бодрое настроение и чувство юмора: сочинялись и исполнялись частушки, вывешивались шуточные плакаты: «Чтобы каждое рыло нарыло по пять кубометров на рыло!»

Иногда над нами проносились немецкие самолеты, пугали пулеметными очередями и сбрасывали листовки, которые подбирать было строжайше запрещено. Любопытство пересиливало, и некоторые листовки я все же читал. Текст казался мне примитивным и не вызывавшим доверия.

К концу сентября нас срочно подняли по тревоге и пешком, форсированным маршем погнали к Ростову. Как впоследствии оказалось, мы были под непосредственной угрозой окружения.

Линия фронта на некоторое время стабилизировалась по реке Миус под Таганрогом, который был захвачен немцами, и в 40 километрах западнее Ростова у армянского села Чалтырь и станицы Большие Салы. Орудийная канонада явственно слышалась в городе.

Появились и первые потери среди студентов техникума. Однажды, не замеченный постами воздушного наблюдения (ВНОС), над городом низко пронесся немецкий самолет и сбросил несколько бомб. Одна из них угодила в кинотеатр и была причиной многих жертв. В техникуме недосчитались двоих: Саши Ханцева и его друга Левы. Сашка жил в общежитии, где я был частым гостем, хорошо пел, аккомпанируя себе на гитаре. Кто-то сказал, что они с Левой отправились в кино, это вызвало предположение о том, что они могли оказаться в числе погибших. Когда и на следующий день они не появились, мы отправились на поиски в морг, куда свозили всех погибших при бомбежке. Я спустился в большой погреб морга мединститута и среди множества обезображенных трупов обнаружил Сашку. Леву я не опознал, но и его нашли там же.

Картина, впервые открывшаяся мне, до сих пор в памяти. Особенно запомнилась обнаженная женщина с лежащим на ее животе трупом ребенка, с еще неотделенной пуповиной. То ли она рожала во время бомбежки, то ли произошел выкидыш… Я долго не мог отделаться от страшного впечатления. На следующий день обоих наших друзей коллективно похоронили на кладбище.