Записки русского генерала. 1812 год

Когда послан я был во Вторую армию, граф Кутайсов желал непременно быть со мною. Дружески убеждал я его возвратиться к своему месту, напомнил ему замечание князя Кутузова, с негодованием выраженное, за то, что не бывает при нем, когда наиболее ему надобен[46] не принял он моего совета и остался со мною.

Приближаясь ко Второй армии, увидел я правое крыло ее на возвышении, которое входило в корпус генерала Раевского. Оно было покрыто дымом и охранявшие его войска рассеянные. Многим из нас известно было и слишком очевидно, что важный пункт этот, по мнению генерала Беннингсена, невозможно оставить во власти неприятеля, не подвергаясь самым гибельным последствиям. Я немедленно туда обратился. Гибельна была потеря времени, и я приказал из ближайшего VI корпуса Уфимского пехотного полка Третьему баталиону майора Демидова идти за мною развернутым фронтом, думая остановить отступающих.

Долго при неравных средствах слабое укрепление наше держалось против сосредоточенного огня сильных неприятельских батарей, но при находящихся в нем восемнадцати орудиях не было уже ни одного заряда, и угасший огонь их облегчил приближение французов. По тесноте укрепления весьма мало пехоты помещалось в нем во внутренности его; стоявшая снаружи, истребляемая картечью, рассеяна. Недостаточны были способы для защиты местности, при всех усилиях известного неустрашимого генерал-майора Паскевича, командующего дивизией. Позицию осматривал генерал Раевский, но лично не находился во время атаки, которая произведена совершенно внезапным образом.

Подойдя к небольшой углубленной долине, отделяющей занятое неприятелем возвышение, нашел я егерские полки Одиннадцатый, Девятнадцатый и Сороковой, служившие резервом. Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и Третьему баталиону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела.

Израненный штыками, можно сказать снятый со штыков неустрашимый бригадный генерал Бонами получил пощаду[47]

; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие[48]. Признательность генерала за оказанное ему уважение была совершенна. Урон со стороны нашей весьма велик и далеко несоразмерный численности атаковавших баталионов[49]. Три конноартиллерийские роты прибывшего со мною полковника Никитина много содействовали успеху. Расположенные по левую сторону от возвышения, долго обращали они на себя огонь неприятельских батарей сильнейшего калибра.

Граф Кутайсов расстался со мною при самом начале атаки возвышения, и я уже не видал его более. Не встретился со мною и генерал Паскевич, которого разбросанная дивизия по сторонам возвышения толпами нестройными погналась за спасающимися, и, как слышно было, их видели вместе среди толпы. По занятии возвышения я приказал бить сбор, и ко мне явился раненый полковник Савоини с малым числом офицеров и нижних чинов. Опасаясь, что опрокинутые толпы наши приведут за собою сильного неприятеля, и он лишит нас приобретенных успехов, послал я адъютантов моих и других офицеров, дабы поспешнее возвратить их и тем обнаружить лежащую впереди местность[50].

После жестокой схватки баталионы мои были малочисленны, при орудиях в укреплениях ни одного заряда, нападение угрожало очевидно. Всюду, где есть опасность, находился главнокомандующий военный министр. Внимательно наблюдая за действиями, он видел положение мое, и не ожидая требования помощи, прислал немедленно батарейную роту и два полка пехоты, так что под руками у меня было все готово и все в излишестве. Сосредоточив достаточные силы, он предотвратил попытки итальянской армии.

Ставши довольно твердой ногой и заменив свежими войсками утомленные, я отправил их в резерв; три конноартиллерийские роты с полковником Никитиным, понесшие урон в неравном бою, обратил в прежнее их место.

На левом нашем крыле прибыла из резерва Вторая гренадерская дивизия принца Карла Мекленбургского, служившая большой помощью, но вскоре он ранен.

Генерал Дохтуров повсюду среди опасности ободрял своим присутствием войска, свидетели его неустрашимости и твердости[51], но заменить не мог князя Багратиона, его быстрой распорядительности, верования в него приверженных ему войск.

По свойству местности, сражаясь частями, кирасирские полки и вообще конница наша быстротой атак имела очевидные выгоды на своей стороне, но лишалась их от многочисленности неприятеля и возобновляемых им свежими силами нападений. Преследуя опрокинутую, являлся он перед полками нашей гвардии. Измайловский и Литовский, устроенные в каре, стояли твердо, но не остановили его залпы, многие нашли смерть на штыках, и значительный урон мог один понудить удалиться. Тогда же полки Преображенский подвергся действию артиллерии, Семёновский — несравненно с меньшею потерею, Финляндский рассыпан был в стрелках.