Записки русской американки

Еще Виктора тревожила судьба его официальных бумаг, с которыми связана другая смешная история – о том, как комиссар, требовавший, чтобы его секретарша ехала с ним в бункер, в последний день своего второго срока вынес сто коробок документов из своего офиса и увез их домой. Ему помогал не работник Комиссии, а сторож! «Царь Плутоний» боялся, что документы уничтожат. Теперь они в Гуверовском архиве в Стэнфорде, куда он их лично и сдал.

* * *

Его главной страстью в новом веке стало танго. (Это уже после развода с Магдаленой.) Виктор ходит на занятия почти каждый вечер и стал настоящим «тангистом», как сказал бы Андрей Белый, имея в виду парижских апаш. Живя в Берлине в начале 1920-х годов, Белый сам отплясывал танго. Одно время Виктор любил говорить, что его сокровенная мечта – работать тангистом на круизах. Говорилось это, конечно, в шутку, но не только. Недавно кто-то предложил ему роль «male escort» (мужчина, сопровождающий женщину) на карибском танго-круизе, но, как ответил Виктор, время ушло. Хотя и рассказывалась эта история как правдивая, скорее всего он опять-таки шутил.

Виктор регулярно ездит в Буэнос-Айрес, где у Гилинских есть квартира. На фотографии он со своим гуру по танго. Там он танцует за полночь в танго-клубах, а когда приезжает в Беркли, где живет его дочь, то всегда отправляется в местный клуб – теперь танго всюду в большой моде. Вот уже пятнадцать лет (сейчас Виктору восемьдесят), как он рассказывает о своих успехах на этом поприще. На днях Виктор похвастался тем, что какой-то невероятный специалист по танго, у которого он брал очередной урок, очень его хвалил. Было время, когда мы говорили по телефону каждый день; теперь мы созваниваемся редко, но танго фигурирует в каждом разговоре.

Виктор и аргентинский «тангист». Буэнос-Айрес (2010-е)

Последний раз мы виделись в Лос-Анджелесе в августе 2013 года. Они с женой пришли на празднование пятидесятилетнего юбилея моей дочери Аси, которую Виктор знает с рождения. В трудные минуты жизни, особенно после смерти Владимира, он был мне добрым, а может быть, и лучшим другом. Первым человеком, кому я позвонила, когда Владимир умер, был Виктор. Это было ночью, и он сразу же приехал, помог мне с вызовом покойницкой и устройством похорон – за все это я ему очень благодарна. Я его иногда называла «Викторек-помидорек», а он меня – «Olga M. Olga, Private Detective» (частный сыщик) – почему не помню.

Владимир Матич, или История одного коммуниста

Мы с Владимиром Матичем познакомились в Нови-Саде в 1964 году. Я была стажером Нови-Садского университета, а он – вице-мэром города. Впрочем, во всем, что касалось образования, культуры и планирования развития города, Владимир выполнял обязанности мэра, так как сам мэр был фигурой чисто политической. Наша встреча радикально изменила и его, и мою жизнь.

Я тогда не подозревала, что Нови-Сад уже «участвовал» в жизни нашей семьи: в конце 1944 года В. В. Шульгин был арестован НКВД в рамках операции Смерш и отправлен именно туда. Там НКВД занимал резиденцию, в которой еще недавно помещалось управление фашистских оккупантов (во время войны эта часть Сербии была оккупирована Венгрией). В Нови-Саде В. В. допрашивали, оттуда вывезли в Венгрию, затем отправили в Москву, на Лубянку, и наконец во Владимирскую тюрьму. О знаменательности Нови-Сада в личной биографии моего двоюродного деда я тоже узнала не так давно: в 1924 году он там женился во второй раз. Оказалось, что этот город был для него связан с началом новой жизни в двух качествах.

Для меня, как для любителя неожиданных совпадений, наше с Шульгиным пересечение приобрело особый смысл, но уже после смерти Владимира. Такие пересечения, даже самые ничтожные, для человека с диаспорическим сознанием приобретают знаковый смысл. Ведь диаспорическое сознание по преимуществу является пространственно-временной категорией. Старым эмигрантам, пережившим революцию и Гражданскую войну, такие совпадения заменяли разорванные пространственно-временные связи. Они чем-то напоминают совпадения в «Докторе Живаго», представляющие собой смыслообразующие звенья в хронотопе романа и отражающие дислокацию как последствие революции. Пастернаковские совпадения противостоят разобщенности новой, радикально изменившейся жизни, напоминающей эмигрантское бытие.

* * *

Владимир Матич был членом компартии (Союза коммунистов Югославии). Хорошо помню свои переживания при пересечении границы из Австрии в Югославию в 1964 году, связанные с тем, что я оказалась в коммунистической стране. Я еще по-староэмигрантски видела в партийности серьезную преграду. Впрочем, ее преодолению способствовали среда шестидесятников в университете и знакомство с левыми студентами, особенно с теми, чьи родители принадлежали к американской компартии. С Арни Спрингером я дружу по сей день[380].