Записки санитара (СИ)

  - Люблю грозу в начале мая. Когда весенний первый гром...

  И продекламировал его целиком, и даже с неким воодушевлением в голосе.

  - Не ожидала Владимир Николаевич, - с не скрываемым удивлением проговорила Алла, эффектная женщина с двумя разводами, и вредной привычку знакомиться с не правильными мужчинами, - ваше любимое?

  - Нет. Сам не понял откуда вылезло, - растеряно отозвался врач.

  Молния озарила помещение, мы внутренне напряглись в ожидании, нового разряда с небес. И он не заставил себя ждать, ударило так что показалось стекла вылетят вместе с рамами. Даже мне стало как-то не уютно, а пациенты как в пали в некую прострацию, так в ней и находились.

  Свет от рубился, на седьмом ударе грома, что в принципе никого не удивило, при таких ураганах электричество пропадало регулярно. Развесили ручные фонари по стенам, ну и на руки каждый из персонала получил по одной штуке. Конечно электрогенератор имелся, и даже исправный, но вот диз. топливо к нему отсутствовало как факт. Мне кажется его воровали и продавали еще на стадии оформления бумаг. Что взять с людей, их пьянила мнимая свобода, середины девяностых.

  Ближе к двенадцати, Алла стала как заведённая проговаривать первую строчку Тютческого творения. Меня это раздражало, от того я пересел подальше. Владимир уже без затей глушил подаренный коньяк, нам тоже было предложено, Алла пригубила одну рюмку, я отказался. Лена, жена моя, терпеть не может, когда я пью на работе. А нарываться на скандал, после тяжелой ночи хотелось меньше всего.

  Когда подошла нянечка, луч ее фонаря скользнул мне по лицу, и я едва сдержал гримасу раздражения.

  - Вань, - не естественно грудным голосом проговорила женщина, - сколько мы сюда привели больных?

  - Десять, - буркнул я.

  - Вааань, - протянула она встревожено, - их больше.

  - Чего? - я машинально пробежался лучом фонаря по пациентам, пересчитывая их, - 1, 2,3 ... 10, 11. Опа, откуда еще один?

  - Вот и я не знаю. Пойдем посчитаем, - она потрясла листком, - я имена внесу.

  Посчитали всех еще раз, внесли имена, лишним по нашему разумению оказался Илья тук-тук. У него был целый букет заболеваний, одно из который было патологическое желание играть в прядки. Так что как минимум раз в неделю нам приходилось выковыривать его из разных мест, начиная под кроватным пространством различных коек, заканчивая сушилкой для белья. Так что его внезапному появлению, мы не сильно удивились, а вот слова его заставили вздрогнуть.

  - Люблю грозу в начале мая, - голосом заправского умалишённого проговорил он.

  - Чего? - взвился я.

  - Когда весенний, первой гром, - уже абсолютно спокойным голосам продолжил он.

  Алла пискнула и прижалась ко мне своим не малым бюстом.

  Обескураженным и взволнованные мы вернулись на свои места. К тому моменту Владимир и лыка не вязал.

  - Ваня, Вань, - через полчаса запищала Алла, - их двенадцать.

  Я глухо выругался и снова пробежался по помещению лучом света, так и есть двенадцать, три раза пересчитал.

  - Пошли записывать, - рыкнул я, легкий страх шипом засел в области солнечного сплетения, лишнему пациенту взяться было просто не откуда.

  Под конец этой процедуры, меня прошиб холодный пот, а внутренности скрутило узлом. Людей двенадцать, а имен в списки одиннадцать. Вот такой абсурд. Как мы не считали, но так и не смогли понять кто двенадцатый. И все это под завывания ветра, блеск молнии и чудовищный грохот грома, и как общий фон стих Тютчева. Каждый пациент говорил свои строки, невпопад, сбиваясь, но упорно твердя слова поэта. В какой-то момент, я потерял из виду Алла, а после обнаружил как двое больных, запихивают ее под стол. Вырвав из рук больных женщину, оттащил ее в смотровую, к пьяному Владимиру. Выпрямился и проскрипел зубами от увиденной картины. Больные плотной цепочкой стояли возле стеклянной ограды. И как я не силился не смог увидеть их лица, луч фонаря просто тонул во мраке. А редкие всполохи молнии высвечивали двенадцать одно мастных лиц.

  Пока я пытался во всем этом разобраться, Алла умудрилась в колоть себе снотворное.

  Через полчаса, пациенты начали заниматься неким одним им понятным делом, осмысленным, ведущим к какому-то логическому концу, но полностью не понятному для меня как зрителя. Иррациональность происходящего ввергала мой мозг в первобытный ужас, и еще я понимал стоит мне понять их замысел как это уничтожит мою личность, превратив ее в лохмотья. Мне бы уйти в незабытые как коллегам, но я просто физически не мог оторваться от созерцания этого коллективного помешательства.

  Гроза закончилась с первыми лучами солнца и только тогда я потерял сознание.