Записки следователя из Будапешта

— В это я уже перестала верить. Да и что с того? Отца моему сыну все равно не вернуть. В тот вечер, когда муж в последний раз уходил из дома, он сказал мне: «Иду по очень важному делу, постараюсь скоро вернуться. Не волнуйся, мамочка». И с тех пор я его больше не видела. На другое утро его нашли изрезанным на куски на железнодорожных путях, по которым ночью прошел не один поезд. Жандармы объявили, что он был пьян и сам свалился из вагона под колеса. Но как это могло случиться, не представляю. Зачем ему было лезть в вагон? Да и пьяным он никогда не бывал, я этому не верю. За всю нашу с ним жизнь он глотка палинки не сделал, да и вообще не пил. После войны могилу его вскрыли, вынули, сердечного… Врачебная комиссия осмотрела останки и дала заключение, что он был убит выстрелом в затылок. Точно так же, как и прежний садовник, дядюшка Петера Руми. Старик ведь тоже работал у Кочишне.

— Расскажите, как вы попали к ней на службу.

— По рекомендации мужа. Он же и меня уговорил. «Пойдешь, не пожалеешь, — сказал он. — Ведь ты все умеешь: и варить, и жарить, и парить. Тем более тебе не впервой в поварихах состоять, была уже». Я согласилась, на другой же день пришла к Кочишне, мы поладили, а вечером я уже хозяйничала на кухне.

— Какие люди жили в пансионе Кочишне?

— Всякие. И венгры и иностранцы.

— А каких национальностей были иностранцы?

— Этого сказать не могу, я ведь не понимаю по-иностранному. На каких они языках разговаривали, не знаю, — призналась Багине, — но моя хозяйка отлично с ними объяснялась. Помню, были и такие гости, которые жили весь год напролет, потом уезжали на короткое время и снова возвращались. Жили там и семейные пары, и одиночки. А в 1944 году, когда гитлеровцы оккупировали страну, из старых постояльцев вернулись два-три человека, не больше.

— Вы могли бы назвать тех, кто жил у Кочишне при фашистах?

— Нет, не помню. Вот только одного человека помню хорошо, потому что он жил в пансионе дольше всех, хотя часто отлучался. Высокий блондин, в очках, молодой еще человек, лет двадцати пяти. Он всегда ходил только в цивильном платье. По-венгерски не говорил, во всяком случае, я ни разу не слышала. Я видела его на улице за неделю до того, как пришли русские. Тогда я уже не работала в пансионе. Как-то раз хозяйка сказала мне: «Будь с ним осторожна. Это очень опасный и жестокий субъект». Видно, Кочишне тоже его недолюбливала.

— Почему вы ушли из пансиона? Поссорились с хозяйкой?

— Боже сохрани! Однажды меня вызвали в жандармский участок, и Лайош Береш, тамошний вахмистр, грубо и напрямик мне объявил, чтобы я не смела больше работать у Кочишне. «Чтобы ноги твоей там больше не было, слышишь?» — рявкнул он. «Но почему же?» — спросила я. «И ты еще спрашиваешь, мразь, жулье? Все вы там коммунисты, все до одного!» — заорал он и толкнул меня к двери. Я уже была на пороге, когда он добавил: «Если узнаю, что ты заходила к Кочишне, посажу за решетку, помни».

— И как же вы поступили?

— Плакала до самого дома. Вечером рассказала обо всем мужу. Он старался меня успокоить, но напрасно. Меня больше всего обидело то, что жандарм назвал меня жульем. А я никогда, ни разу в жизни не взяла чужого.

— Что произошло потом, после этого?

— Месяца полтора спустя, в августе 1944 года убили моего мужа. Я совсем потеряла голову, только плакала и дрожала от страха за сына. Но нашлись люди, которые не оставили нас в беде. Прошло несколько дней, когда поздно вечером, около одиннадцати, кто-то постучал нам в окно. У меня чуть ноги не отнялись. «Кто там?» — спрашиваю. Отвечает мужской голос, негромко так, спокойно: «Я принес вам маленькую посылочку от госпожи Кочишне». Я накинула на себя платье, открыла дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина с большим пакетом в руках. «Это вам и вашему сынишке. Кушайте на здоровье», — сказал он и тут же ушел, скрывшись в темноте. В пакете был картофель, два литра подсолнечного масла, мука, шпиг.

— Кто был этот незнакомец?

— Я увидела его снова только в трибунале, когда жандармов судили, и тотчас узнала. А до этого никогда не встречала. Сейчас он живет в соседнем селе. Говорят, будто он из коммунистов.

— Как его имя?

— Шандор Барта, железнодорожный обходчик. С тех пор он иногда к нам заходит, всегда спрашивает, не нужна ли какая помощь. Мне часто приходит на ум, что моего мужа убили те же люди, что и его отца. За то, что старик был бойцом Красной армии в девятнадцатом году.

— Скажите, уважаемая Багине, что за человек была Кочишне?

— Она часто меня расспрашивала о жизни, о людях, обо всем. Особенно интересовалась, как живут такие, как мы, бедняки. Очень любила детей бедных родителей, жалела, помогала, чем могла. На рождество, бывало, покупала им много подарков, одежду, платье, пряники, конфеты. Поначалу вела себя сдержанно, а потом, когда узнала, что мой тесть был красноармейцем, стала откровеннее. Сердечная была женщина, очень.