Записки солдата

- Запечатайте его в конверт, - сказал ему я, - и надпишите, что конверт может быть вскрыт только вами или мною. Храните его в моем сейфе.

Документ представлял собой свидетельские показания относительно того, что позднее стало известно как "случай рукоприкладства". Он был подан по команде начальником госпиталя, в который заехал Паттон по пути в корпус.

По словам начальника госпиталя, Паттон без сопровождающих вошел в приемную палатку 93-го эвакогоспиталя. Затем он начал обходить носилки, разговаривая с ранеными и поздравляя с успешными действиями их дивизий.

Наконец он подошел к пациенту, не имевшему ни лубков, ни повязки. Джордж спросил, что с ним случилось. Последний ответил, что его сильно лихорадит. Джордж отошел от него, не промолвив ни слова.

Рядом сидел другой пациент, который весь трясся.

- Что с вами? - спросил Паттон.

- Нервы, сэр, - ответил пациент, и его глаза наполнились слезами.

- Что вы сказали? - выпрямившись, переспросил Джордж.

- Нервы, сэр, - всхлипнул пациент, - я не могу больше находиться под артиллерийским огнем. Джордж возвысил голос.

- К черту твои нервы, - заорал он, - ты просто гнусный трус. Солдат заплакал, и Джордж ударил его.

- Заткнись, - сказал он, - я не хочу, чтобы мужественные солдаты, страдающие от ран, смотрели на трусливого ублюдка-плаксу.

Джордж ударил его еще раз. Подшлемник солдата соскочил с головы и покатился по грязному полу.

Паттон обратился к дежурному офицеру до приемке раненых:

- Не принимайте в госпиталь этого трусливого ублюдка. С ним решительно ничего не случилось. Я не хочу, чтобы госпитали заполнялись сукиными сынами, боящимися огня.

Затем, повернувшись к пациенту, он сказал:

- Возвращайся на передовую, может быть, тебя убьют, но возвращайся только туда. Если ты откажешься вернуться на фронт, я поставлю тебя к стенке и расстреляю.

Вспышка гнева Паттона повергла в смятение весь госпиталь. К вечеру преувеличенные слухи о происшедшем начали распространяться по всему острову. Через неделю все знали об инциденте в госпитале.

Эйзенхауэру также стало известно о рукоприкладстве Паттона, хотя и не от меня. Наконец об этой истории узнали корреспонденты, прикомандированные к 7-й армии Паттона, которые быстро передали о случившемся в лагерь прессы при штабе союзных войск в Северной Африке. Хотя многие корреспонденты критически относились к Паттону, они не хотели посылать сообщение об инциденте в газеты.

Поведение Паттона заслуживало осуждения, однако Эйзенхауэр не видел оснований смещать из-за этого одного из самых способных генералов американской армии. Он ограничился вынесением выговора Паттону и приказал ему извиниться не только перед ранеными и обслуживающим персоналом госпиталя, но и перед личным составом 7-й армии.

Однако слухи о происшедшем все же просочились в Соединенные Штаты и вызвали дискуссию по всей стране, что едва не стоило Паттону его карьеры. Эйзенхауэр мог воспользоваться накаленной атмосферой, чтобы легко отделаться от Паттона, но он встал на его защиту.

Тем не менее поступок Паттона можно понять, не осуждая его. Для Джорджа война была не столько испытанием, сколько выполнением своего долга, которому он посвятил всю свою жизнь. Он считал войну хроническим недугом человечества, который будет существовать до тех пор, пока существует цивилизация.

Поскольку военные конфликты были неизбежными, Джордж считал, что человек должен примириться с ними и, больше того, даже приветствовать их, как мужественный вызов. Война приводила его в бодрое состояние духа, и он просто не мог понять, чтобы мужчина, за исключением труса, не захотел принять участия в войне. В то же время он не мог понять, что человек может не выдержать огромного психического напряжения в результате тягот войны. Для него было аксиомой, что тот, кто не хочет воевать, - трус. Если пристыдить труса, говорил Джордж, тогда можно помочь такому человеку вернуть уважение к самому себе.

Я не могу поверить, чтобы Джордж, назвав солдата трусом, ударил его преднамеренно. Джордж просто старался пристыдить солдата в его трусости.

Я подробно коснулся этого инцидента с рукоприкладством только потому, что он оказал в дальнейшем значительное влияние на карьеру Паттона. Всю остальную жизнь Джордж был сурово наказан за эту ошибку. Его нельзя больше упрекать за случившееся. Восхищение, с которым мы относимся к памяти Паттона в Европе, слишком велико, чтобы воспоминания об этом инциденте, сделавшем в конце концов из Паттона еще лучшего командира, могли умалить его.

К 15 августа стало ясно, что до конца кампании в Сицилии остались считанные часы. Из Мессины через пролив сновали паромы, перевозившие спасавшихся немцев. Груды брошенного военного имущества валялись вдоль прибрежной дороги, по которой отступали немецкие войска.

Паттон был преисполнен решимости войти в Мессину раньше Монтгомери. Поэтому он приказал высадить в тылу противника третий десант с целью ускорить наступление Траскотта. На этот раз, заверил он меня, у нас хватит десантных средств для высадки на берег целого полка. Неожиданное счастье, к сожалению, слишком запоздало.