Записки советского актера

В. М. Петров умел решать такие широко взятые темы. Он всегда приходил на съемку подготовленным, с четкими, продуманными предложениями и ясно излагал актерам задачу. Он приучал меня к выразительной игре в пределах крупного плана, помог отточить технику актерской игры перед киноаппаратом и научил в лаконичных фразах и действиях передавать большие мысли. С его помощью мне удалось овладеть сложным характером царевича Алексея, раскрыть сочетание в нем звериной злобы и трусости, нерешительности и запальчивости, слабости и силы, порою даже некоторого величия. Не ограничиваясь предварительными репетициями, В. М. Петров нередко беседовал со мной перед самой съемкой кадра, и я с большой благодарностью вспоминаю его советы и напутствия.

Без малого трехлетняя работа с В. М. Петровым обогатила меня, укрепила веру в свои силы, в возможность воплощать большие сложные характеры и тем самым расширила мой диапазон, открыв передо мной новый круг исторических образов.

Из них два, особенно мне дорогих, возникли в совместной работе с С. М. Эйзенштейном.

Имя Сергея Михайловича Эйзенштейна было окружено в моих глазах ореолом славы его ранних картин, выпущенных в первые годы развития советской кинематографии, — «Стачки», «Октября», особенно «Броненосца «Потемкин»», который принес ему мировую известность. Его сила как мастера больших, монументальных картин историко–революционного содержания, эпических по своему складу, раскрылась во всей своей значительности. Однако в своих ранних созданиях С. М. Эйзенштейн несомненно подавлял индивидуальность актера, и это обстоятельство озадачивало, даже беспокоило меня, когда я получил от него предложение о совместной работе.

При первой же нашей встрече С. М. Эйзенштейн в несколько скупых, но точных выражениях ознакомил меня с замыслом новой картины, подчеркнув, что она будет военно–оборонной по содержанию, героической по духу, партийной по направлению и эпической по стилю.

Речь шла об «Александре Невском».

Это было в начале 1938 года, когда международная обстановка становилась все более напряженной, и гитлеровский фашизм открыто шел к новой мировой войне. Позади было вторжение итало–немецких войск в Испанию, проникновение японских войск в глубь Китая, впереди назревали кровавые фашистские авантюры в Австрии и Чехословакии. В такой обстановке защита идеи суверенности народов, отпора захватчикам чужой земли приобретала особое значение. Возвеличение справедливой борьбы за свободу и независимость своей Родины, прославление народных вождей и героев, патриотов родной земли, подсказали мысль обратиться к историческому прошлому русского народа, к образу одного из первых его полководцев — Александра Ярославовича Невского.

— Его образ должен быть светлым, сильным и суровым!.. — подчеркнул С. М. Эйзенштейн, переходя от широких политических предпосылок, побудивших остановиться на данной теме, и обращаясь непосредственно к ее герою.

И он принялся доказывать, что прозвище «святого», с которым Александр Невский в свое время вошел в историю, необходимо раскрыть в качестве превосходной степени таких эпитетов, как «удалой», «храбрый», «мудрый».

— Вот задача для актера! — не раз повторял он при этом, и мне казалось, что он разгадал мои внутренние опасения, которые, конечно, я не решился ему высказать.

Не скрою, что в то время я колебался. Величественный эпический стиль картины, легендарность образа ее героя, глубокая отдаленность исторических событий, которые предстояло воскресить, — все это казалось мне трудно преодолимым препятствием.

Но постепенно, вчитываясь в сценарий, написанный П. А. Павленко с большой силой литературной выразительности, знакомясь с историческими материалами, с летописными сказаниями и новейшими исследованиями, я стал приближаться к образу моего будущего героя, который представлялся мне высоким, стройным, сильным юношей, ловким, веселым, вспыльчивым, наивным и грубоватым, страстным патриотом, беззаветно преданным идее защиты неприкосновенности родной земли.

Конечно, такой образ все больше привлекал меня, заполнял мое воображение, будил творческую фантазию, и тем не менее внутреннее мое самочувствие было не только приподнятое и торжественное, но в то же время беспокойное и тревожное.

Первые пробы оказались малоудачными. Внешний облик Александра Невского, его грим долго мне не давался. Наконец он был найден и определен, — и, надо сказать, при ближайшей помощи С. М. Эйзенштейна. Он удивлял своим вниманием к второстепенным, казалось бы, мелочам, которые затем, при съемках крупным планом, приобретали большое значение. Он достал в Эрмитаже подлинное вооружение XIII века и внимательно следил за изготовлением моих доспехов; при ответственных же съемках он всегда навещал меня в костюмерной. Помнится, как–то, окруженный портными и костюмерами, он свыше часа прилаживал на мне какую–то деталь костюма, так что у меня уже стали подкашиваться ноги, тогда как он весело, с шутками, настойчиво продолжал добиваться наибольшей выразительности моего одеяния.