Записки старого петербуржца

В начале июля была только неясная идея. В середине месяца "подразделение" стояло уже на колесах. Его еще не рискуют именовать "бронепоездом". В приказах идет речь о временно сцепленных вооруженных площадках, соединенных исключительно "в целях противотанковой обороны… и для отражения попыток противника прорваться по жел.-дор. магистрали в границы крепости". Даже паровоз в эти дни ему придают как бы первый попавшийся, на пару дней: "Для маневрирования… придать паровоз".

А в начале августа на железных дорогах района действует уже "Борис Петрович" почти такой, каким он прошел весь трагический и славный путь ленинградской блокады.

Нет, он не походил, если вы к нему приближались, па классический бронепоезд, весь закованный в сталь, с вагонами, подобными гигантским сейфам, с торчащими из амбразур стволами орудий.

Несколько обычных двухосных платформ, прикрытых по бортам бетонными стенками. На этих – великолепные пушки, "сотки", – это главный калибр, тяжелая батарея, которой командует старший лейтенант Пермский. На других – универсальные сорокапятимиллиметровые орудия, отлично работающие и по наземным, и по воздушным цепям. И командир – лейтенант Залетов. Голос "сотки" низкий, баритонального тембра. Сорокапятимиллиметровые скорострелки лают в бою так пронзительно и резко, что потом некоторое время в ушах чувствуешь не то боль, не то тяжесть; очень неприятный у них дискант!

Есть пулеметы – и тяжелые, и легкие. Все собрано тут же, на фортах. Неподвижные, вросшие в землю старшие братья-дивизионы поделились со своим непоседливым младшим братом оружием и личным составом. И если в первых боях тогдашний старожил поезда Пермский взыскательным оком приглядывался к работе сборной "техники" своей, то военком Аблин так же пытливо всматривался в лица и души бойцов: лишь половина из них была обученными артиллеристами, да и самые опытные "пушкари" с фортов чувствовали себя несколько непривычно и неуютно на шатких, пляшущих и вздрагивающих от мощи залпов, "товарных" платформах.

Всего семь членов партии на борту, двадцать комсомольцев на первом организационном собрании 2 августа… Как поведет себя эта новорожденная воинская часть в предстоящих, несомненно нелегких боях?

Тогда на этот вопрос можно было ответить только умозрительно: "Как все части Балтики. Как весь флот. Как вся Армия!" Настоящий ответ дала война, – к ее последнему году "Балтиец" ходил на боевые позиции с составом, полностью партийно-комсомольским: больше сорока коммунистов, свыше восьмидесяти комсомольцев; примерно половина экипажа – орденоносцы. И за плечами – длинный список выполненных боевых заданий и побед.

В июле сорок первого формирование боевой единицы завершилось двумя событиями.

Во-первых, поезду был назначен командир; я о нем уже много сказал. Надо признать: в первую половину войны их имена – человека и воинской части – оказались тесно связанными.

Во-вторых, настала минута, когда о буфера передней площадки лязгнул своими буферами подошедший к поезду постоянный его водитель – прибывший откуда-то из-под Риги настоящий, всамделишный бронированный паровоз. О нем я еще ничего не сказал, а сказать следует.

Ну кто в нашем крае

Челитты не знает?

Солнце уже садилось, когда за мной пришли: пора идти "на ус", на затерянную в березняке веточку-времянку. В "рабочие дни" эта веточка – боевая позиция "Бориса Петровича"; сегодня экипаж заготовляет там дрова: рассчитывать на подвоз угля с "Большой земли" не приходится, а сырые дрова дают мощный дымовой султан – демаскируют поезд. "Стали дровосеками, товарищ начальник…"

К поезду шли сквозь еще не покрасневший осинник, по пояс в сырой траве, как сквозь "Последний луч" – одну из самых милых картин И. Левитана. Тишина, тепло, сыровато; пахнет грибами и вялым листом…

И вдруг, на много километров, – "нехай фрицы слышат!" – голос Клавдии Шульженко из радиолы:

Ай-яй-я-яй!

Зря не ищи ты:В деревне нашей право же нетДругой такой Челитты!

Прошли еще метров пятьдесят по змеистой тропинке… Еще того пронзительней:

Ну кто в нашем краеЧелитты не знает?

Она так умна и прекрасна,И вспыльчива так и властна,Что ей возражать опасно…

И снова:

Ай-яй-я-яй…

Еще сто метров – опять то же самое. Подошли вплотную: "Ай-яй-я-яй!" Видимо, у меня на физиономии отразилось некое недоумение: почему же все одно и то же? Политрук Коленов очнулся от задумчивости, вслушался и засмеялся.