Записки старого петербуржца

Завернули за угол Широкой, и Егоровна вскрикнула:

– Анечка, милая! Вы откуда тут?

– Егоровна, дорогая… Господи, вот неожиданность!

Женщина, с которой они столкнулись на улице Широкой, была помоложе Егоровны, но тоже среднего роста, тоже одетая без всякого щегольства, – учительница или земский статистик.

Художник Боголюбский по опыту предвидел, что сейчас произойдет: начнутся объятия, поцелуи, шумный обмен новостями: "А где теперь товарищ Андрей?" – "А вы слышали – Лена Бутова уже едет из Нерчинска сюда…" – "А вы давно видели такого-то?"

Зная, что так бывает всегда, художник Боголюбский отошел на два шага и, как подобает художнику, – пока суть да дело – занялся зарисовками того, что его окружало: революция же, каждый штрих дорог! Он набрасывал людей, читающих по складам какую-то листовку или приказ… Грузовик с солдатами, у которого заглох мотор… Двух женщин, озираясь продающих или покупающих что-то друг у друга…

Наконец до него донеслось:

– Так, милочка, что же это получается? Живем почти рядом… Анечка, родная, да заходите к нам в любое время, запросто… И Петя будет рад, и я…

– Егоровна, дорогая, прямо не знаю… В ближайшие дни – никак… У нас такая радость! Ведь Володя вчера приехал.

– Ну, что вы говорите? Поздравляю, от души поздравляю… Ну, тогда – потом, когда все успокоится…

Отойдя на полквартала, немногословный Боголюбский спросил мимоходом:

– Знакомая?

– Да, конечно… Я ее еще с пятого года помню… Правда, встречались мы редко…

– Кто-то к ним приехал? Из Сибири?

– Да нет, это – Володя, ее брат, Ульянов-Ленин. Известнейший социал-демократ. Из эмиграции…

В двадцатых годах, вспоминая эту встречу, А. В. Боголюбский всякий раз до слез сердился на самого себя, на Егоровну, на весь мир: "Нет, ну вы только подумайте – бытовая сценка! "Володя приехал!" Ну… Знал бы я в тот миг, кто такой этот Володя, разве бы я так к этому отнесся? Просто самого себя стыдно: солдатиков зарисовывал! И Егоровна хороша: "Когда все успокоится", а?!"

Но ведь в том-то и была загвоздка, что не только он "не знал". Все мы еще не знали. Мир не знал.

Петербург, рабочий Петербург, встретил Ленина с великой радостью и надеждой, но какое множество остальных его жителей – его "обывателей" – даже не подозревали, кто, какой человек вчера ступил на тротуары и мостовые города? А так, собственно говоря, бывает и всегда.

***

ОСУЗ, членом Управы которого я уже был, в эти первые дни пытался еще стоять на "чисто академической, аполитичной платформе": "Мы учащиеся. Чтобы разбираться в политических задачах, нам надо прежде всего закончить наше образование. Это – единственное, чем мы можем принести пользу народу, Родине. Так давайте же думать о наилучшем, наибыстрейшем, наиболее прогрессивном обучении. О том, чтобы наладить Новую Школу в Новой Стране. А политику оставим старшим…"

Не очень оригинальная позиция эта тогда казалась нам государственной, мудрой, взрослой. Мы в нее верили. Первые десять, может быть пятнадцать, дней. А потом…

В начале второй половины апреля меня спешно – "Экстренно! Ваша явка обязательна!" – вызвали на внеочередное заседание Управы ОСУЗа; на этот раз – в женскую гимназию Болсуновой, на углу Введенской и Большого. Что случилось? А вот что.

Наша "надклассовая" платформа вдруг лопнула. У нее обнаружились недоброжелатели, враги. В тот момент, как это ни странно, – не слева, а справа; но тем не менее – враги и противники с политической окраской. Сердитые. Злые.

В гимназии Видемана на Васильевском процветали два не избранных в осузские "органы", но энергичных старшеклассника. К моей досаде, одного из них звали Воскресенским, другого Богоявленским, так сказать – в "пандан" мне, Успенскому.

В эти дни камерное, домашнее "Володя приехал" обернулось уже всероссийским грозным "приехал Ленин". Две недели назад о Ленине слышали лишь некоторые; теперь его имя было на устах у всех. У одних – "наш Ленин", "Ленин приехал, он теперь возьмется за дело". У других – "приехал в запломбированном вагоне", "немцы его пропустили – вы думаете – так, зря?".

Воскресенский и Богоявленский принадлежали к этим "другим". К "другим" из наиболее распространенных газет. К "другим", шумящим и шипящим на летучих митингах, которые с каждым днем больше, словно размножаясь, почкуясь, заливая толпами все перекрестки, потом – все площади, потом – все улицы из конца в конец, заполонили уже и всю Северную Пальмиру и все время петербуржцев.

Вознесенский и Богоявленский кликнули по школьным партам клич: "Долой немецких шпионов – большевиков! Мы, учащиеся средних школ, должны вслух на весь мир выразить свое русское мнение. Мы – за войну до победы! Мы – за верность союзникам! Мы против пораженца Ленина и его группы. Все – на антиленинскую патриотическую демонстрацию у дворца Кшесинской!" И, как вскоре выяснилось, среди учащихся у них нашлось немало последователей! Как же быть и что должен делать теперь ОСУЗ? Что должна делать Управа? Как поступать нам, мудрым, взрослым, государственно – как нас учили в гимназиях! – мыслящим папиным и маминым сынкам?