Читаем Записки Степняка полностью

Записки Степняка

— Ну, не говори, — задумчиво возразил Семен, — странник тут ни при чем. Тут господь насылает… Тут одно — терпи. Вот что, друг ты мой. А странник что… Он в стороне… Тут господь, стало быть, прогневался…

— Это за что же? — полюбопытствовал Михайло.

— А он уж там знает, батюшка, за что. Твое дело — терпеть. Голод ли там, аль опять трясение какое, ты все должен претерпеть.

— Эта пач-чиму же? — не унимался Михайло.

— Потому. Зря тебя не тронут, а ежели есть такое попущение — значит, за дело, за грехи. Вот почему.

— Терпеть, — скептически произнес Михайло, — за грехи?.. Не-э-эт… Он еще что-то хотел добавить, но {210} сжал кулак, сердито потряс им по воздуху и ничего не добавил.

— Вестимо — грехи, — важно вымолвил Наум, поглаживая бороду, — без греха нельзя. На то и человек, чтобы грешить. Ну, и господь… господь знает, за что наказать, за что помиловать. Теперь, странник говорит: "Земля неродимая". Это опять, я тебе скажу, от господа. Всяко бывает. В Матренском клину, я еще помню, чернозем был. Теперь — солонцы. Все от бога. А что насчет грехов, к примеру, это опять верно: как не быть грехам. — Наум глубокомысленна помолчал. — Или опять — «мраз». Это, так надо полагать, мороз. Не иначе как мороз. Что ж, морозы бывают. Это он опять правильно: как не бывать морозам.

Наума все выслушали внимательно, но ответить ему — ничего не ответили.

Помолчали. Заговорил Яков:

— Да уж оно и видно — к тому идет!.. Год от году. Я, как в позапрошлом году в Царицыне был, так там тоже странничек один… Или опять в Астрахани раз… Все, говорит, тлен! А то в Тифлисе я жил у армянина — тоже кобель был ужастенный… — Яков не договорил и молодцевато сплюнул.

— А по-моему одно — по шее ихнего брата! — мрачно произнес Михайло, намять ему бока ежели хорошенько да всыпать чтоб, — он и знай!.. А то мра-аз ("мраз" он протянул чрезвычайно пренебрежительно). Их много таких, шляющих-то… Нет, кабы ежели отодрать его, паскуду… Разложить бы, да горррячих чтоб… Небось бы!.. Я раз тоже в Улитиных двориках ночевал… Но пристали ко мне мужики и ну… и ну… Особливо один… Кэ-эк я его полысну! Он — с ног… Другой!.. Кэ-эк я его садану — морда во!

— Вспухла? — сочувственно воскликнул Яков.

— А ты думал как? Дай-ка я тебе засвечу, небось вспухнет! — в скобках ответил Михайло и потом обычным тоном продолжал: — Ну, третий… Так я их тут, братцы мои, перешил… А наутро выезжаю — хозяин за поводья. "Тебе чего?" — "За ночевку деньги". — "Деньги?" Кэ-эк я его… А то терпеть! Михайло самодовольно поглядел на свой здоровенный кулачище и, вероятно вспомнив подробности побоища, весело засмеялся. {211}

Опять никто ничего не ответил. Помолчали. Яков опять заговорил:

— А я так полагаю — на новые места!.. Удаляться на эти самые новые места, и шабаш!.. Теперь ежели на Белые-Воды аль к Капказу… У, хороши есть места!.. Аль опять на Дону… Я как в Ростове был, тоже проходил по местам-то, вот места!.. Аль Кубань ежели взять… Эх, закачусь по весне на Кубань! (Он вздохнул и сплюнул.) А ежели не в Кубань, так к башкирцам ударюсь, с купцами… Вот опять места!

— Места, что говорить, места есть, — внушительно заговорил Наум. Только захотеть — места найдутся. Как не быть местам… (Он немного помолчал.) — Теперь, ежели захотел ты, к примеру, сейчас тебе пашпорт и — с господом. И какой пашпорт опять: на три ли там месяца, аль полугодовой. А то есть и такие, что на год. Всякие есть. Теперь взял ты, к примеру, пашпорт и с богом… Как не быть местам!.. Местов много.

— Тоже вот в остроге ежели насчет местов… — хотел было сострить Михайло, но не договорил и фыркнул. И, вероятно, смех этот почли легкомысленным, ибо опять никто ничего не сказал.

Помолчали.

— Пытались на эфти на новые места-то… — робко и неуверенно произнес Семен.

— А то нешто не пытались-то… — подхватил Наум, — вестимо, пытались. Тоже, пытались так-то, да и назад. Это что говорить. Это точно, что пытались. Снарядятся, к примеру, поедут, да и назад. Да. А то как, гляди, не быть местам!.. Места есть.

— А на мой згад, живется тебе ежели, ну и живи, — возразил Семен. Господь с ими, с местами-то!.. Пущай их… А ты, ежели накажет тебя господь, — терпи… вот! Живем, покуда бог грехам терпит! И помрем… И здесь помрем, и на Кубани ежели, — все помрем! Конец один.

И все дружно поднялись, чтоб идти ужинать. Только Михайло встал медлительно и, вставая, сердито бормотал: "Больше ничего, как по морде… Взять бы да хорошенько!.. Небось бы… А то этак-то, пожалуй, всякий…" {212}