Записки Степняка

Эртель колебался в выборе фамилии главного героя и названия рассказа. В плане "Предполагаемые очерки из "Записок Степняка" Эртель сначала назвал задуманный им рассказ — «Чудак», потом "Серафим Чудаков", пока, наконец, не остановился на имени героя — Серафим Ежиков, которое и стало названием рассказа. По-видимому, Эртель придавал этому рассказу большое значение. Вот что писал он 5 ноября 1880 года М. М. Стасюлевичу: "У меня сейчас вполовину готов очерк из Записок Степняка. Очерк зовется "Серафим Ежиков" и имеет предметом народного учителя, принужденного бросить то дело, которое по важности считает выше всего в мире, и уйти из деревни. Оторвать растение от почвы — значит погубить его, — гибнет и Серафим Ежиков. Вырвали же его из почвы — деревни потому, что он несколько широко понимал призвание народного учителя: он не отказывался написать просьбу крестьянам против кулака, не отказывался растолковать им ту или другую противозаконность писаря, старшины, попа и проч. Несмотря на то, что деятельность его была в самом строгом значении этого слова — легальна, его, как неблагонамеренного, выперли. Кончает он печально и действительно уж в качестве неблагонамеренного. Так как последнее будет обозначено у меня только одной фразой в конце рассказа и в остальном я стараюсь быть очень осторожным, то надеюсь, что Сциллы и Харибды избегу. Кончить очерк я думаю в 20-х числах этого месяца…" (ЦГАЛИ, ф. 1167, ед. хр. 75, опись 1, л. 8).

Очень интересно это указание Эртеля на завершение деятельности Ежикова на путях «неблагонамеренности» и на необходимость ввиду цензурных препятствий — "Сциллы и Харибды" — обозначить эту тему лишь одной фразой. Но и этой одной фразы не осталось в рассказе. Мы узнаем о дальнейшей судьбе Ежикова из «Идиллии» и «Addio».

Отвечая Эртелю по поводу присланного им для напечатания в "Вестнике Европы" "Серафима Ежикова", А. Н. Пыпин положительно отозвался о рассказе, отметил значение типа Серафима Ежикова, сказав, что он "очень характеристичен и нов". Кроме того, Пыпин заметил, что "очень хороши и очень нужны" те "несколько более широких замечаний" о современной русской действительности, к которым рассказ дает повод (ф. 349, папка XVII, № 8, письмо от 6 января 1881 г.). {578}

Действительно, повествование Эртеля о трагической судьбе народного учителя, чья благородная деятельность была уже заранее обречена на неудачу, давало повод для глубоких и печальных суждений о бесправии русских интеллигентов, подобных Ежикову, которых царское правительство считало возможным преследовать уже хотя бы за одно то, что они читают Милля!

Показав всю ограниченность народнических иллюзий Серафима Ежикова, Эртель вместе с тем нарисовал с глубокой симпатией образ этого предельно честного человека, самоотверженно преданного интересам народа.

X. ЗЕМЕЦ

Точной даты написания «Земца» мы в письмах и записных книжках Эртеля не находим, но задуман он был еще, очевидно, в 1878 году, потому что в "Памятной книжке" Эртеля за 1878 год в списке "Предполагаемые очерки из "Записок Степняка" мы находим под XXII номером «Земца» с указанием на прототип его героя — "Демшинский Александр Иванов" (ф. 349, № 2).

В письме к отцу от 5 ноября 1881 года Эртель спрашивает: "Как вам понравился мой «Земец»… В нем я взял некоторые черты у Демшинского гласного Александра Иваныча" (ф. 349, папка X, ед. хр. 24).

В этом рассказе Эртелю удалось показать реакционный характер института земских гласных в дореволюционной России, который определялся составом гласных. Трудящееся население устранялось от выборов — гласные избирались землевладельцами, лицами, имевшими недвижимость.

Современники оценили не только типичность образа гласного Онисима, созданного Эртелем, но и другие достоинства рассказа «Земец», в частности поэтическое изображение русской природы. Мастерство Эртеля как пейзажиста отмечали все, кто писал о нем, говорили об этом Чехов и Короленко. Восторженную оценку умения Эртеля увидеть и передать "живую природу" мы находим в отзыве редактора журнала "Русское богатство" Н. Ф. Бажина, в его письме, в котором он благодарит Эртеля за присылку в журнал рассказа «Земец»: "Земец" — хорошенькая вещица. Я так мало люблю описания природы, что обыкновенно пропускаю их везде, где бы они мне ни попались, но у вас в «Земце» они совсем другая статья: они до такой степени превос-{579}ходны, что даже мало походят на описание… Кажется, что как будто бы сам едешь в степи и видишь и слышишь все, что в ней совершается, и дышишь вовсе не комнатным поганым воздухом, а тем, степным… Говорят, что у кого-то еще из наших писателей есть хорошие описания природы, — я не знаю; красивые есть, это точно, но живую природу, перенесенную на страницы книги, я увидал только у вас…" (ф. 349, папка XI, № 9/1-4).

XI. КРИВОРОЖЬЕ