Читаем Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны полностью

Пока я наблюдал за ротой, она была распущена и меня обступили со всех сторон только что призванные на службу запасные из разных местностей. Это дало мне возможность направить к ним моего переводчика, и мы обменялись впечатлениями. Тут не было сомнений; сходство между гуркасом и японцем очень глубоко. Та же всегда готовая улыбка; то же веселое, добродушное настроение; те же независимые манеры, показывающие в ясной, но не обидной форме всю солдатскую гордость и его сознательное превосходство над каждым штатским, а в особенности иностранным. Когда я сообщил им, что я тоже военный, они сделались общительными и у нас начался целый разговор. Это были настоящие гуркасы, но более развитые и цивилизованные. С другой стороны, не такие мощные и плотные. Большая часть роты, быть может две трети, приближалась к типу муггуров Непала (muggurs of Nepaul): коренастые и широкоплечие, круглоголовые и круглолицые. Остальная часть отличалась от них. Тут попадались люди более слабого сложения, с резким орлиным профилем. Эти произвели на меня впечатление, что и они будут в бою в передних рядах. Во всем Токио я не видал ни одного солдата с тяжелой поступью, неповоротливого и узкогрудого. Офицеры роты производят впечатление деловых людей и хорошо развиты физически; штабные офицеры, в подтверждение общего правила, не таковы. Эта японская армия может служить лучшим примером применения всеобщей воинской повинности: сравнительно незначительное количество людей, выбранных из сотен тысяч за их физическую годность и навык к известного рода профессии. Армия представляет собой сливки нации. Как далеко нам до этого!

Мощь русской армии в противоположность другим европейским нациям заключается в ее нижних чинах, крестьянах, до сих пор находящихся в общении с природой, людях крепкого телосложения, коренастых, терпеливых и неразвитых. Но они не только не обладают навыком к войне, но и лишены той жизненной искры военного задора, который так сильно искупает недостатки физической организации. Конечно, если бы русским пришлось оборонять свои собственные жилища, они были бы иными. Менее всего они обладают независимостью характера и способностью действовать по собственному почину. Современная же война отныне предъявляет к этим качествам самые высокие требования.

Японские солдаты такие же мужики, так же благонадежны и с цельной нервной системой. Здесь сходство прекращается, ибо наши союзники воинственны по их наклонностям и традициям. К патриотизму, всосанному ими с молоком матери, правительство озаботилось привить инициативу, быстроту и сообразительность. Это совершается в школах, где воинская доблесть стоит во главе всего курса обучения. Здесь внедряется жизненное правило, преподанное предводителем японского клана Отоно своим вассалам:

Вы обязаны умереть рядом с вашим великим повелителем и никогда не показывать своей спины врагу. Если вы умрете на море, пусть ваше тело погрузится в воду. Если вы умрете на склоне холма, пусть ваше тело будет распростерто на горной траве.

С тех пор как шотландские кланы уступили место оленям{6}, ни одной женщине в Великобритании не придет в голову внушать такие идеалы или идеи своему ребенку.

Цивилизация японской и русской армии находится на различном уровне. Помимо внушительной военной силы, спасительная мощь нашего старого Западного мира заключается в его образовании и умственном развитии. Но в этом случае представители Востока стоят выше.

Одна армия примыкает к своей базе, другая как бы висит на конце одноколейной железной дороги в тысячу миль длиной подобно мыльному пузырю; но какая же причина может заставить меня опасаться, что целый ряд моих предсказаний не оправдается? Такой причины нет! Меня не тревожит мысль, что мы ошибались в наших расчетах, и еще менее того я опасаюсь, что я дал неправильную оценку той новой силе, представительницей которой является японская армия. Но европейских государственных людей должно тревожить то обстоятельство, что их народы, казалось, позабыли, что вне заколдованного круга западной цивилизации живут миллионы народов, готовых вырвать скипетр из их нервных рук, коль скоро позволят исчезнуть духу старинной воинской доблести. Странно читать о конференциях, обсуждающих желательность мира и побуждающих к подавлению воинского духа, как будто бы они полагают, что, кроме них, нет никого на свете. Это напоминает овец, рассуждающих о бесполезности сторожевых собак и забывающих о волках. Как будто бы Азия и Африка уже не волнуются в своем беспокойном сне, мечтая о завоеваниях и войне.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза