Заплачено кровью

Политрук Николай Мазурин был послан батальонным комиссаром Кутузовым к артиллеристам утром 16 ноября с заданием проверить наличие снарядов, узнать, как с питанием, и помочь, если надо. В дивизион Яскевича он пришел как раз в начале атаки немцев.

Танки противника черными коробками сползали по снежному холму к Красивой Мече. Мазурин видел впереди себя лишь три наших орудия, а немецких танков шло в поле его зрения пятнадцать.

Старший лейтенант Яскевич, рядом с которым стоял в окопе Мазурин, в бинокль смотрел спокойно, даже с интересом. Потом, переговорив по телефону со своими комбатами, отдал команду "Огонь!".

Между танками то и дело стали вырастать большие черные разрывы, и Мазурин до боли в глазах всматривался, как они надвигались, и все ждал когда же танки начнут гореть. А танки вели огонь с коротких остановок и несколько их снарядов разорвались вблизи командного пункта дивизиона.

Мазурин впервые почувствовал себя лишним. До сих пор ему не приходилось стоять в окопе без дела и просто наблюдать за ходом боя.

Уже несколько минут его подмывало желание бежать к ближайшему стрелявшему по танкам орудию.

- Какой вид, а, политрук? - позвал Яскевич Мазурина. - Настоящая панорама боя! Кинооператора бы сюда!

Действительно, если бы не было немного жутко, то картина рисовалась великолепная: на три беспрерывно стреляющих орудия - пятнадцать танков, идущих в линию, с ровными дистанциями друг от друга.

- А не боитесь, что прорвутся? - с холодком в душе спросил Мазурин Яскевича.

- Не должны. У нас преимуществ больше. Сейчас начнут гореть, - спокойно ответил Яскевич.

"Какие же преимущества, - не понял Мазурин, - если у немцев пятикратное превосходство в численности".

Но не более чем за десять минут на поле загорелись один за другим четыре танка. К небу поползли четыре столба густого черного дыма.

- Разрешите бинокль, - торопливо спросил Мазурин, пока Яскевич говорил с кем-то по телефону.

Мазурин переводил бинокль с одного танка на другой, в окуляры они казались огромными чудовищами. Хорошо были видны кресты на башнях и даже снежная пыль из-под гусениц. В какой-то момент танк выстрелил, Мазурин невольно втянул голову в плечи, ожидая рядом разрыва. Но снаряд, видимо, ушел с перелетом. А еще через несколько минут Мазурин увидел, как по танку, словно ударили гигантской кувалдой, так резко он встал. Из моторной части повалил дым, а из башни один за другим вылезли два танкиста.

- Еще один! - весело крикнул Мазурин Яскевичу.

- Вроде бы и тот стоит... Да, задымил.

На поле горели восемь танков.

- Кто командует этой батареей? - спросил Мазурин.

- Лейтенант Медведь, - ответил Яскевич, и усмехнулся: - Это фамилия у него грозная, сам с виду он нестрашный.

Когда танки противника вышли из боя, Мазурин спросил Яскевича:

- Товарищ старший лейтенант, разрешите я схожу на батарею к лейтенанту Медведю, для дивизионной газеты материал нужен.

- Сходите, только провожатого возьмите, - Яскевич крикнул связного, - и недолго, а то в случае чего мне за вас влетит.

На батарее Мазурин оказался в сумерках. Орудия, остывшие от огня, успели покрыться инеем. Лейтенант Медведь оказался приземистым, с широким русским лицом парнем, красным от постоянного пребывания на холоде. Глаза у него были добрые и внимательные. Мазурин представился и спросил:

- Ваша батарея подбила сегодня восемь танков. А кто особенно отличился, товарищ лейтенант? Поговорить бы надо, для газеты.

- Два танка подбил Мезенцев. Кстати - доброволец. А остальные шесть сержант Кладов.

- Один - шесть танков? - удивился Мазурин, сразу загораясь в предвкушении сенсационного материала, возможно и для "Красной Звезды".

- Давайте я провожу. Комиссар батареи младший политрук Сирота.

Перед Мазуриным стоял человек - полная противоположность комбату: высокий, черноглазый, с лихим казацким чубом. "Вот бы ему Мелехова играть!" - сразу отметил про себя Мазурин.

До орудия сержанта Кладова было метров двести, и политрук Мазурин успел выяснить, что его провожатый политрук батареи Григорий Сирота из кубанских казаков, кадровый, в полку с финской кампании, войну встретил под Брестом, неравнодушен к литературе.

- А командира нашего полка вы видели? - спросил Мазурина Сирота.

- Нет еще, - с видимым огорчением ответил Николай.

- Тогда представьте себе Чапаева, только постарше, так это он. И не только внешне, но вообще по складу натуры. В полку его любят, он с нами с финской. Вот бы о ком писать!

Подошли к горевшему у орудия костру.

- Кладов, к тебе, из газеты, - сказал Сирота.

Один из сидевших на ящиках вокруг костра артиллеристов встал.

Герой боя оказался крепко сбитым, коренастым, ладным парнем. По тому, как сидело на нем обмундирование, нетрудно было догадаться, что он кадровый.

Мазурин поздоровался со всеми. Присел на пустой зарядный ящик.

- Расскажите о себе, товарищ Кладов, - тихонько попросил Мазурин. Откуда вы родом, давно ли служите, о сегодняшнем бое... - Мазурин приготовил блокнот и карандаш.

- Звать меня Михаил. Родился неподалеку, курский. Окончил полковую школу, - Кладов говорил свободно, без стеснения, но по-военному кратко.