Заполье

— Я Надеждину поверил, — глухо выговорил наконец Левин, все какую-то бумагу отыскивая. — И верю, с нюхом на аферы человек, не зря писал.

Что-то не припоминал такого средь пишущей братии Базанов, за десяток-то с лишним лет на газетной исковырянной ниве всех и всяких графоманов знававший; не исключено, впрочем, что его и вовсе не существовало никогда — ну да черт бы с ним… Не выгорело у них, и так-то оно лучше. Воротынцева предупредить, хоть как-то помочь — это он решил сразу, копию статьи заготовив: пусть порушенную уже, но контраверзу необходимо ему знать… как, телефона не имея домашнего, в выходные? Или в понедельник, с утра пораньше, хотя и сверхзанят конечно же будет он? А может, через Народецкого, все ему изъяснив? Вот это, пожалуй, вернее будет…

— Верить человекам? — поднял бровь парадоксалист, отпирая сейфик свой, коньяк выставляя, конфет коробку. — Врут люди, милый Дима, так же привычно и естественно, как, скажем, поглощают пищу иль испражняют продукт переработки оной. К Надеждину твоему, впрочем, я бы отнес это в данном случае лишь частично… есть, есть зерно истины в статейке, поскольку в обычай уже вошел этот способ грабежа. Н-но — не навреди… А не учредить ли нам, други, общество здравомысленной трезвости — и не в буквальном смысле, разумеется, что попахивало бы ханжеством, а в наполнении другом, существенном? — Наплескал в кофейные чашечки, подвинул в их сторону жостовский поднос. — Присоединяйтесь… Трезвости политэкономической, скажем так, уж не меньше, — пусть в рамках и масштабах концерна нашего и отнюдь не безразмерного кармана его, банка. В известности ли вы, что заведение сие наше находится на грани кризиса, как финансового, так и организационного? И что если он воспоследует, то придется нашим недальновидным начальствующим самым примитивным и пошлым образом сбрасывать всякого рода балласт, чтобы не пустить пузыри? А отсюда вопрос: и как вы себя чувствуете в роли этого самого балласта?..

Ожидался очередной словесный балаган, но оборачивалось все куда более серьезным… Пугает? Похоже на то, ему ль не знать самое уязвимое место базановское. А мы не будем пугаться, и пусть-ка он дальше и побольше, поконкретней доказывает, как это плохо и опасно:

— Что уж, так всерьез?

— А вы не знаете, как это бывает? Заурядная ныне ситуация: в эйфории первоначального накопления нахватают объектов, с ними и обязательств, а потом подсчитают и… Не прослезятся, отнюдь, а просто скинут ненадобное, и вся недолга. И наш финансовый гений Рябокобыляка, Сигизмундыч между профанами, раньше других это узрел, понимая: не потянем невод широкого захвата, выдохнемся… Тем не менее за газету он, за наше не токмо экономическое, но и политическое бытие, присутствие в этой дрянной действительности с неотменимыми законами города Глупова. Вопреки, заметьте себе, таки многим, совсем даже противным мнениям в правлении, по каким лишь бы башли набегали, счета пухли… — Значительно оглядел их, поднес к губам красным своим чашечку, выцедил неторопливо, смакуя. — А посему грядет некий пересмотр, а по-нашенски, по-кондовому говоря — переформатированье всей деятельности концерна, и будет ли в ней, будущей, место газете и какой быть ей — зависит и от нас тоже… Но как, в чем зависит? Ась? Не слышу ответа…

— Материя, увы, первична, — невесело усмехнулся Иван. — Решат если — стало быть, сбросят. И будут дураки дураками, оставят себя без политического будущего.

— Блистательный ответ! Но совершенно нас не удовлетворяющий. И здесь пришла пора выбирать: или — или… — Мизгирь как-то подобрался весь, остро блеснул глазами на него, к нему именно адресуясь, не к Левину же. — Или понимающий все это Сигизмундыч, газету считая политическим нашим инструментом и одновременно плацдармом для наступления, для раскрутки наших претензий, реальных притязаний на власть, пусть пока местную. А для того собирающий бог знает где и кому разбросанные финансы в кулак, наращивающий их куда более эффективными способами, нежели вложеньями в обреченные на прозябанье, это уж в самом лучшем случае, кузницы империи былой… Либо Владленыч расслабленный, в коем наследственность и великая энергетика его названного батюшки на пресловутой печи отдыхает — в надеждах на эволюционное расстройство кишечника и нервно-вегетативных функций монстра, которого вы же антисистемой в газете именуете. Но что-что, а кишечник-то у него исправней свинячего, все сожрет, будущее наше общее схавает и не подавится. Скис Владленыч, до теории малых дел опустился, съехал, каковая обыкновенно вернейшим признаком политической деградации и, кажись, фрустрации бывает, неуменья и нежелания ставить цель выше, дерзостней, целить выше по теченью, реку переплывая. Газета для него скорее эмоциональная отдушина, чем оружие, и вы ж сами это видите, не отказывайтесь… Ну и долго нам дышать позволят в нее — пока не заткнут, не прихлопнут? Скромненько этак дышать, в одну ноздрю…