Заповедник потерянных душ

– Я вспомнил… Кажется.

Данила судорожно сглотнул, во рту было кисло и гадко, хотелось воды, но просить он не стал. Хоть за что-то он должен себя уважать. Потерпит.

– Кажется?

И дуло пистолета снова уперлось в его бок.

– Нет, точно. Совершенно точно сейчас направо, потом за сто метров до тупика еще раз направо. Там маленький домик. Заброшенный. Бывшая будка охранника. Он должен быть там. Собирался оставаться там, пока все не утихнет.

В памяти всплыло грязное лицо с печальными глазами, не способными плакать. Так ему сказал этот человек при расставании:

– Моя душа так выжжена, юноша, что слез вовсе не осталось.

Как же ужасно вышло! Как же подло! Видит Бог, он старался. Он искренне хотел помочь этому старому человеку, оказавшемуся в беде.

Когда ночью Данила обнаружил его возле ворот, он дал ему воды. И когда человек напился, расспросил. И узнал, что этот дядька, так его перепугавший спросонья, в грязных одеждах, с грязными руками и лицом, от которого не очень хорошо пахло, совершил невероятный поступок.

Он совершил подвиг! Он пытался спасти двух заблудившихся в лесу женщин. Заблудившихся и угодивших в болото.

– Не сумел. Не сумел спасти ни одну из них, – с горечью восклицал он, когда Данила помогал ему дойти до того места, где была машина. – Пока вытаскивал Машу, тонула Катя. Бросился к Кате, швырнул ей леску и потянул. Долго тянул, так мне показалось. Пока тянул, Маша начала хрипеть. Я снова к ней. И Катя… Катя утонула. А Машу я так и не смог реанимировать. Я ей и искусственное дыхание делал. Все оказалось бесполезным. Я тащил ее! Я столько километров тащил ее. И не смог. Не смог спасти.

Его голос надрывался слезами, а глаза оставались сухими. Данила нарочно несколько раз светил ему в лицо. Слез не было. Плакала душа.

И ему стало жаль его – старого, опустившегося, одинокого. Ему впервые за многие годы стало жаль человека, которого он никогда прежде не видел и не знал. И когда он понял, что человек этот ослаб настолько, что не может управляться с машиной, он сам повез его в город. Вернее за город. Как раз в то самое место, куда везет теперь его мужчина с пистолетом, назвавшийся Геннадием Ивановичем.

– Никому не говори, что я здесь, – умолял его старик, глядя на Данилу лихорадочно поблескивающими глазами. – Не говори, пока все не прояснится. А еще лучше, вообще забудь обо мне. Вообще забудь.

И он пообещал. И даже кулаком себя в грудь ударил. И искренне верил, что сдержит обещание.

И предал…

Заброшенную будку охранника они увидели издали. И слабый, мерцающий свет за единственно уцелевшим окном.

– На месте, старая сволочь, – злобно прошипел Геннадий Иванович, убирая пистолет.

Он заглушил мотор машины, не доехав метров триста. Стащил с колен Данилы ветровку. Вытащил складной нож, заставив Данилу понервничать. Но не совершил ничего страшно, просто срезал скотч, которым были замотаны его руки.

– Все, парень, теперь вали.

Геннадий Иванович сложил ножик, убрал в карман широких штанов, крепко схватился за баранку руля. Покосился на опешившего Данилу.

– Два раза повторять не буду. Сказал, вали! И помни, обо мне никому ни слова. Раскроешь рот, убью!

Геннадий Иванович перегнулся через его колени, открыл дверь со стороны Данилы и вытолкал его с сиденья прямо на дорогу. И еще что-то бубнил невнятное про бестолковую молодежь, не способную ценить добро.

Наверное, он ударился, когда вывалился из машины на старый выщербленный асфальт. Может, даже поцарапал руки и плечо о кусты, безобразно густо разросшиеся по обочинам. Он этого не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, даже облегчения от мысли, что, кажется, пронесло. Его не застрелили, не покалечили. Он жив. Он здоров. Он может сейчас встать на ноги и уйти. Добраться до дороги, по прямой было недалеко. Там поймать попутку и уже через полчаса оказаться дома. И потом просто забыть весь этот кошмар. Ему прежде не раз приходилось забывать неприятные истории, в которые он попадал. Ничего, выходило. И неплохо. Просто стирал неудачный день из памяти и продолжал жить дальше.

Надо просто встать.

Данила оперся ладонями в землю, поднялся, пару раз подпрыгнул, проверяя мышцы и суставы на прочность. Все в норме. Надо уходить. Надо возвращаться к прежней жизни, из которой его выдернула странная блажь отца.

Надо уходить.

Данила судорожно сглотнул, уставившись на темный силуэт, удалявшийся от машины по дороге. С того места, где он стоял, не было видно, держит в руке пистолет Геннадий Иванович или нет. Да и так понятно. Конечно, пистолет у него в руке. Он нацелит его сейчас старику в лоб и выстрелит. Он знает, что никто не станет искать одинокого бомжа. Его товарищи по помойке только обрадуются: одним ртом меньше. Геннадий Иванович даже оправданий не станет слушать. Он просто выстрелит, выпуская с пулей всю свою агрессивную злобу.