Запоздалые истины

— Я должен верить.

Заметила ли Жанна, что он не ответил на ее вопрос, не сказал «я верю»? Заметила. В свете матового абажура ее лицо побелело еще больше — Рябинину казалось, что эта белизна перешла на волосы и они примучнились равномерной сединой.

— Начнем все с нуля, — устало сказал он. — Рассказывайте...

Жанна скованно шевельнулась, будто предстояла непривычная ей физическая работа:

— Я шла по улице... Из легкового автомобиля меня окликнула женщина. Не знала, как попасть к центральной сберкассе. Мне было по пути... Я и подсела. У сберкассы вышла. Вот и все. А у женщины пропал перстень, лежал в сумочке на заднем сиденье...

Испуг отпустил Рябинина — бриллианты так не хранят. Он мог куда-нибудь закатиться, мог выпасть из машины на колдобине, мог попасть в руки любого случайного попутчика, мог быть потерян еще дома... Совет он дал правильный — после этого не значит вследствие этого. Какая-то пустячная история, не стоившая внимания.

— Подробнее, Жанна.

— Опять подробнее...

Это «опять» резануло по его успокоенности — ведь опять она отделалась почти десятисловным каркасом, как в придуманной истории с мужем.

— Женщина средних лет, в шубке из каракуля, симпатичная...

— Сколько времени вы ехали?

— Минут двадцать...

— О чем говорили?

— О пустяках. О рынке, об универмаге...

О пустяках. Он тоже спрашивал о пустяках, когда был главный вопрос, который давно бы стоило задать:

— Жанна, а кто вас подозревает?

— Как кто? Эта женщина.

— И все?

— А кому ж еще подозревать?

— Ну и как она заподозрила?

— Я уже прошла квартала два... Вдруг догоняет, да еще с сигналом, как с сиреной. И понесла, и понесла...

— А милиция?

— Был какой-то паренек...

— Из милиции?

— Я не спросила.

— Что делал этот паренек?

— Записал ее глупости, потом мои слова... Попросил разрешения глянуть в мои карманы и в сумочку. Разумеется, ничего не нашел. Ну, и чао.

— Почему же вы переживаете?

— Эта дура звонит мне и требует вернуть бриллиант.

— Как она узнала телефон?

— Я же говорила молодому человеку свой адрес...

— Вас никуда не вызывали?

— Пока нет, — медленно проговорила она, словно сомневаясь в этом.

Рябинин неимоверно устал, как будто весь день шел но ровному болоту, и зыбкий дерн дрожал под ногами до самого горизонта: устал не оттого, что шел, а от нудной одинаковости и отсутствия хоть чего-то твердого, надежного — камня, палки, земляного бугра... Он вздохнул и придвинул к себе телефон. И пока набирал номер, Жанна тревожно спрашивала глазами, губами, щеками — куда он звонит.

— Здравствуй, Вадим. Ты один?

— Привет, Сергей. Ну, не один, но говорить могу.

— Я скоренько... Не поступало ли каких заявлений о бриллиантах?

— У меня на столе лежит материал о краже бриллианта у гражданки Лалаян.

— Глухой?

— Нет, стянула одна модерновая инженерша-криогенщица.

Рябинин молчал, не спуская глаз с ее ушей, которые, как ему казалось, подрагивали от желания услышать инспектора с того конца провода; эти нежно дрожащие мочки с прилипшими к ним серьгами-жемчужинками загипнотизировали его, словно теперь все дело было в них.

— Где ты? — окликнул инспектор.

— Вадим, а доказательства есть?

— Инженерша кражу отрицает, бриллианта у нее не нашли. Но вот что говорит Лалаян... Села эта девица в машину и таким хищным оком глянула на палец потерпевшей, что та почему-то испугалась, сняла кольцо и спрятала в сумку. А когда попутчицу высадила и полезла в сумку, то кольца не было.

— Что будешь делать с материалом?

— Возбудим уголовное дело и передадим в следственный отдел. А что случилось?

— Потом расскажу. Спасибо.

Рябинин положил трубку.

— Теперь вы знаете все, — негромко сказала она.

— А все ли знаешь ты? Теперь ведь ты подследственная...

— Знаю, что я не воровка.

— Жанна, — просительно заговорил Рябинин, — чтобы моя совесть была спокойна... Чтобы я смог что-то сделать... Я должен быть уверен в одном...

— В чем?

Рябинин подался вперед, к ее лицу, чтобы не упустить на нем и тени; голос его перепал с просительного на требовательный и с тихого на громкий, став каким-то каленым до звонкости; взгляд въелся в ее зрачки, стараясь через них, через глаза влить свой вопрос в сознание ее, в подсознание, — от усилий и от странного страха по спине Рябинина побежали колкие и зябкие мурашки.

— Ты взяла бриллиант?

Она вскинула руку, положила ее на грудь и дико глянула на Рябинина:

— Нет!

Ей сделалось тяжело до влажной испарины на висках, но она держала рябининский взгляд, зная, что отпускать его никак нельзя. И тогда Рябинин сочувственно усмехнулся. И тогда она отвела глаза, не выдержав вторую силу — насмешку.

— Неправда! — отрубил Рябинин.

— Ну почему он мне не верит? — не очень убежденно пожаловалась она кому-то, богу.