Запоздалые истины

Желтое широкое лицо неожиданно побледнело, а скулы даже побелели, словно кожа на них истончилась до кости. Глаза полосовали инспектора черным огнем. Волосы сами выскользнули из-под оранжевой ленты и рассыпались по плечам. Она размашистым движением отбросила их с глаз, взяла сигареты и умело затянулась. Говорили, что в той, второй комнате она курит трубку, черную и корявую, как столетний корень.

— А если у меня есть сигнал? — осторожно спросил Петельников.

— Открой свои карты, и я приоткроюсь.

— Девочку увела цыганка...

— Девочку увела блондинка.

Не донеся до губ, инспектор поставил чашку на стол.

— Дальше, — приказал он.

— Все, сокол.

— Откуда знаешь про блондинку?

— Сокол, я узнаю у бога.

— Едем в прокуратуру, — инспектор встал и застегнул пиджак.

— Зачем?

— Для официального допроса.

— Сокол, я скажу там, что ничего не ведаю. Пошутила, мол, с соколом-то...

— Раиса Михайловна, я пришел сюда как человек к человеку. Я не угрожаю, не приказываю — я предупреждаю и прошу. Если это сделала не цыганка, то какой смысл молчать?

— Отвечаю, сокол, как человек человеку. Цыганки ходят по району, цыганята бегают по улицам... Они все видят, и я все знаю. Неужели я отдам цыганят таскаться по судам? Хороша была бы старая цыганка Рая...

Инспектор сел, не сломленный ее доводами, а готовый к долгой осаде.

— Раиса Михайловна, неужели не понимаешь? Совершено преступление, человек об этом что-то знает... Да разве мы отстанем?

Она выпустила дым, как испустила последний дух. Ее лицо потеряло жизнь: оскудел подбородок, стихли губы, на чем-то невидимом остановился взгляд и вроде бы мгновенно потухла сигарета. Она сидела, как шаманка. Петельников ждал, силясь разгадать это представление.

— А ты погадай, — вдруг очнулась она.

— Погадать?

— Или тебе нужна бумажная справочка?

— Не обязательно, — согласился инспектор: в конце концов, сейчас его интересовали любые сведения в любой форме.

— Тогда погадай.

— На чем погадать? — еще не понимал он.

— Дай левую руку...

Инспектор подошел к ней и протянул ладонь. Она взяла ее в свои крепкие, словно выточенные из коричневого дерева ладошки и повернула к оконному свету. Волосы, так и не поднятые, шторой закрывали ее лицо. Она их откинула, глянув на него хитрым блеском глаз:

— Сокол, позолоти ручку.

Инспектор уже принял игру. Свободной рукой он нашарил давно болтавшийся в кармане металлический рубль и положил на свою ладонь. Рубль пропал, как растворился в воздухе.

— Судьбу, сокол, твою я не вижу. Цыганка Рая за рубель судьбы чужой знать не хочет. А на сердце у тебя забота от казенного дома. Дума твоя, куда делось дитя малолетнее в красном платьице. Вот эта линия показывает, ой показывает, что увела девочку женщина беленькая, молодая, лет двадцати пяти, одетая модно, в джинсовый брючный костюм...

— Куда вела? — не утерпел инспектор.

— Этого судьба не ведает. Но судьбе ведомо — вот эта линия, — что женщина проживает на той же улице, где и девочка, в доме шестнадцать. Но там пять корпусов. Все, сокол. А большего ни судьба, ни я не знаю. Да ведь на рубель и хватит, а?

Инспектор вернулся на диван, обессилев от полученных сведений. Он смотрел на цыганку, которая спокойно курила, и-чуть заметная усмешка нарушала крепость ее Коричневых губ.

— Ой, сокол, забыла, да тебе и нужно ли... Духами от нее пахнет сильно, как от пузырька.

— Какими?

— Ты б меня про серьги спросил, а в духах я неопытная. Называются они вроде бы «Не вертите».

— «Не вертите»? — даже переспросил инспектор, удивленный странным названием.

— Или «Не вертитесь».

— Раиса Михайловна, все, что сказала, — верно?

— Сокол, обманывать милицию и брать с нее деньги за гаданье хорошая цыганка не станет.

— Взяла же рубль, — улыбнулся инспектор.

— Он у тебя.

Петельников сунул руку в карман — рубль лежал там.

Из дневника следователя. Умственно обессилев от Иринкиных вопросов, думаю: «Ну, и я тебя тоже дойму ими...»

— Ира...

— А? — шепотом отзывается она.

— Почему тихо говоришь?

— Потому что я думаю.

— О чем?

— О джиннах.

— А что бы ты попросила у джинна, если бы он вылез из бутылки?

— Из какой бутылки?

— Неважно, из какой. Допустим, из-под шампанского, — вспоминаю я самую объемистую бутылку.

— Я бы его попросила, чтобы он влез обратно.

— А желания? — удивляюсь я.

— Папа, он же будет пьяный...

Рябинину было бы легче допросить рецидивиста, чем видеть перед собой эту потерпевшую.