Запоздалый суд (сборник)

И совсем забросил я свою лекцию о любви и дружбе. Все слова, которые я могу сказать вслух, кажутся мне отчего-то лживыми, скудными и сухими, как щепки, которые годятся только для растопки печки, только для того, чтобы загорелось жаркое пламя. «Факел любви…» А это уж и совсем чушь, какое-то старческое сентиментальное брюзжание, слезы над давно потухшим костром, который может греть только воспоминания, но не живую человеческую душу. Не потому ли о любви так охотно и с таким глубокомыслием рассуждают старики и подростки? И первые читатели книжек на эту тему как раз они. Мне же вот сейчас скучно не только читать о том, что есть любовь и почему он ее полюбил и что из этого вышло, но скучно даже думать об этом. Да и о чем думать?! Когда я поздно вечером вхожу в дом и вижу Дарью Семеновну, вяжущую под лампой свою бесконечную кофту, вижу, как она не смеет поднять на меня глаза, чтобы не выдать «тайну», я уже знаю, что в моей комнате «спряталась» Люся. Но я делаю вид, что ничего не заметил, я сажусь за стол напротив Дарьи Семеновны и говорю что-нибудь о погоде. Я даже могу сказать, что на улице идет дождь, и знаю, что это не произведет на старушку впечатления — ведь она просто не слышит меня, она вся во власти игры, она упрямо не поднимает на меня глаз, хотя у нее дрожат ресницы, она поджимает губы, чтобы не улыбнуться «со значением», не открыть «тайны» — ведь меня ожидает «сюрприз»! И минут пять помучив старушку (да и сам я больше-то не выдерживаю), я иду к себе, я открываю дверь, за которой, я знаю, стоит Люся. Но у меня уже не хватает сил для продолжения игры, для изумления, для слов…

Однажды с колхозной почтой на адрес «Колхоз «Серп», партком» мне пришло письмо от Нади. Странное письмо. «Саша, это не первое письмо, которое я пишу тебе, не сосчитать, сколько я их порвала, не решаясь в последнюю минуту отправить тебе. Но я знаю, что ты не такой человек, чтобы радоваться чужому горю…»

Тут кто-то вошел, и я бросил письмо в стол, а потом целый день прошел в суете, в разговорах, в телефонных звонках. Но я каждую секунду помнил о письме, и как бритвой по сердцу резало: «горе», «чужое горе», и уже воображалось бог знает что, и я нервничал, говорил с людьми с раздражением, отвечал невпопад: какие ведомости? Какой семинар? — впервые слышу про семинар, …ах, семинар пропагандистов… да, да, в среду, конечно, в среду…

Наконец в правлении поутихло, телефон прочно замолчал, и я прочитал письмо. Да, странное письмо. Надя писала о какой-то своей ошибке, в чем-то обвиняла своих родителей, особенно же отца, который не мог пройти мимо любой брошенной на дороге железки, «приносил их домой и складывал в ящик, а мать прибирала даже гнилую веревку…» А ей, Наде, это было противно: «Мне хотелось стать не такой, как они, хотелось стать совсем другой». Но зачем она все это пишет мне? В чем хочет оправдаться? И какая связь между ее родителями и ее мужем? Ах, вон оно что, и он из того же числа скряг: «Мы не ходим обедать даже в буфет, мы приносим из дома булку и сахар и пьем чай у него в кабинете, заперевшись на ключ». Вот оно что! «У него есть старая машина, но он хочет купить новую, «Жигули», и все наши разговоры только о деньгах, о деньгах, о деньгах. Ты знаешь, я сама была неравнодушна к благополучию своему, — что скрывать, но теперь при слове деньги меня тошнит. Он настаивает, чтобы я потребовала денег и от родителей, чтобы они снабжали нас продуктами, потому что нам нужны деньги, много денег. Машина — это еще не все. Есть и другая у него мечта: пианино. «Для кого? — спросила я. — Ведь ни ты, ни я не умеем играть». — «У любого культурного человека в квартире должно быть пианино!» И убедить его, что это глупость, самая низкопробная глупость, невозможно».

Но не мечтала ли сама Надя о «культурной жизни»! Не входило ли и пианино в интерьер квартиры, которую я должен был получить! Мне очень хорошо помнятся эти наши разговоры…

«Ты даже не представляешь, Саша, как глубоко я поняла, что ошиблась. У меня нет ни подруг, ни товарищей, с кем бы я могла поговорить по душам, я совершенно одна. Я не оправдываюсь перед тобой — что в этом толку? Тогда, в самом начале, я винила тебя, но теперь я хорошо понимаю, что во всех своих бедах виновата сама. Как жестоко я ошиблась!.. Прости меня, тысячу раз прости. И если ты напишешь мне несколько слов, я буду тебе благодарна.

Чебоксары, главпочтамт, до востребования».