Запоздалый суд (сборник)

— Оригинальный парень, это правда.

— Спасибо Михаилу Петровичу…

— Он был хыйматлах-атте?

— Да, оп, тавдабусь ому. Молодые, говорит, как хотят, пусть лимонад пьют, а мы, старики, по старому обычаю — кырчаму, да водку. Ну и ребята и девушки к нам перебрались, хы-хы, один Граф лимонад пил. Не Михаил бы Петрович, позору бы не обобраться на всю деревню.

— Значит, все ладом?

— Ладом-то ладом, да живут они как-то не так, не правится мне. Тамара, конечно, не жалуется пока, да я-то вижу, как он ее муштрует. А какая из нее, девчонки, хозяйка? Дома-то она ведь сроду у печки не стояла, а не то чтобы за скотиной ходить, все мать да бабка. Ой, не знаю, не знаю, что и будет…

— Да что будет, научится и хорошей хозяйкой станет.

— Научится!.. Как бы он, Генка, не загнал бы ее до той поры, пока она мало-мало привыкнет. — Помолчал. Потом как-то жалко сморщился лицом всем печально, будто вот-вот заплачет: — Поросенка вчера принес, корми, говорит…

— Какой же крестьянский дом без скотины, Федор Петрович, сам подумай!

— Да?.. Оно так, конечно, да не привыкла Тамара-то.

— Не век же ей у мамкиной юбки жить, сам-то подумай.

— Так-то оно так, да жалко ребенка.

Я махнул рукой.

— Да ведь сам же говоришь, что она не жалуется, чего же ты-то жалуешься за нее? Все образуется, вот увидишь, Генка — парень с понятием.

— Но уж очень строг, а она ведь что — ребенок, как бы не сорвалось у них… И еще эти, книжки. Заставляет книжки читать, ты, говорит, жена культурного человека, а не какого-нибудь мужика, и сама должна быть культурной женщиной…

— И правильно. Чего же в этом плохого? Ты ведь и сам — человек культурный, учитель!

— Так-то оно так, конечно, да Тамара к книжкам больно не охоча, ей бы только рукоделие.

— Привыкнет и к книжкам, — сказал я. — Не волнуйся.

— Ой, не знаю, не знаю… Ты бы поговорил, правда, с Генкой, пускай хоть не очень девчонку-то школит.

— Ну что ж, — говорю, — ладно, потолкую с ним.

— Потолкуй, потолкуй, — обрадовался Федор Петрович. — Не помешает, не помешает. По существу говоря, он парень-то неплохой, но нынешняя молодежь…

Голос Федора Петровича обрел уверенность, он пустился в рассуждения о нравах нынешней молодежи, по все это было так банально и в общем, что хотелось зевать. Я смотрел в окно на снежные вихри, и это было куда интересней. Наконец он вспомнил, что ему надо идти. И я видел, как его потащило по сугробам, он едва успевал выдергивать валенки из снега.

И так мело всю неделю, а в субботу, когда у нас было назначено колхозное собрание, метель, казалось, обрушила на Кабыр все свои несметные силы. Я предложил Бардасову перенести собрание, и он было сначала согласился, но потом сказал:

— А, пускай! Поглядим, так ли уж дорога им судьба колхоза. — И отдал по всем бригадам приказание, чтобы ехали в Кабыр только на подводах и непременно обозом.

Собрание назначено было на три часа дня, но уже задолго до этого срока кабырский клуб был полон. А когда подъехали и тюлеккасинцы, в клубе вообще стало по протиснуться. Казалось, съехались все, кто мог, никого в деревнях не осталось, кроме малых детей.

— Начинай! Начинай! — раздавались выкрики, хотя трех еще не было.

И вот за маленькой фанерной трибуной на самом краю высокой сцены появляется Бардасов, в черном костюме, при галстуке, который я вижу на нем чуть не впервые. Волнуется председатель, лицо бледное, сосредоточенное. И это его волнение, эта сосредоточенность передастся потихоньку и всему залу: шум стихает, стулья и кресла не скрипят, мужики на полу уже не возятся, устраиваясь поудобнее на своих тулупах и шубах. Только слышно в разных местах и углах зала простуженное: «кых-кых».

— Товарищи колхозники! — сказал Бардасов хриплым, не своим голосом. — Мы собрались сегодня по очень важному поводу — мы должны решить будущую судьбу нашего колхоза, решить, как нам жить дальше, как работать. Если все у нас останется так, как и было, мы долгие годы будем топтаться на месте, не поднимем ни удои, ни урожайность наших земель. И долго можем спорить о том, как лучше получать: по трудодням или по совхозным нормам, мы будем считать копейки, тогда как потеряем большие тысячи, нужные как нам самим, так и колхозу.

Голос Бардасова креп и обретал знакомую хозяйскую властность и силу человека, точно знающего, что нужно делать.