Запоздалый суд (сборник)

Сойдя с автобуса, Роза направилась в обход деревни, лугами. В деревне обязательно кто-то встретится, начнутся расспросы — одно расстройство. А так она сначала лугом, а потом задами, огородами незаметно добралась до своей усадьбы. Вот и порушенная утром городьба… Только что это?

Увидев вспаханный огород, Роза почувствовала, как у нее начинает кружиться голова, и, чтобы не упасть, она схватилась за городьбу.

Даже и пятнадцати соток не оставили, чтобы посадить хоть мешок картошки… За что? За что ее живьем хоронит Михатайкин? За что ненавидит, как какого-то врага?..

Заметив на соседнем огороде деда Ундри, Роза закричала:

— Дед Ундри, почему весь огород у меня отобрали?

— Кто отобрал? — вопросом на вопрос ответил старик и подошел поближе. — Никто не отбирал. По указанию… — тут дед немного подумал, словно бы подбирал нужное слово. — По указанию Михатайкина твой огород Валька вспахал.

Роза вспоминает свой разговор с прокурором, его слова о незаконном решении, о том, что не имеют права отрезать огород.

— Может, прокурор председателю велел?

— Наверно, — неопределенно отвечает дед Ундри. — Наверно, так… Ну да что об этом толковать. Ты вот поторопись с картошкой. Поскорее приготовь, до вечера мы еще успеем посадить. И тогда дело будет кончено.

— Надо бы дочку посмотреть. — Роза от растерянности не знает, что говорить, что делать.

— За дочкой старуха смотрит. Не трать зря время. Оно дорого. Весенний день, говорят, год кормит…

5

Шел с Розиного огорода Федот Иванович темнее тучи.

Как-то нескладно и неладно день нынче начался. Какие-то гусята, засони-бульдозеристы, а теперь вот крик и и слезы этой истерички… Одна пустая трата нервов. Никакого доброго дела за все утро — одни пустые разговоры, одна ругань, и больше ничего. В книжках, в кино — там председатели колхозов ворочают большими делами, умно рассуждают, что-то решают и проводят эти решения в жизнь. А чтобы председатель выгонял гусей с колхозного поля или ругался из-за какого-то — будь он неладен! — огорода — такого Федоту Ивановичу видеть как-то не приходилось. А председательская работа (чертова работа, к слову будь сказано!) больше всего из такой вот нервозной мелочи и состоит: тут проверь, того проконтролируй, с тем поругайся, а кому-то и хвоста накрути. Иначе никакой дисциплины не жди, а жди, когда тебе же самому на шею сядут…

Здание колхозного правления — предмет гордости Федота Ивановича — стоит посреди деревни, выделяясь среди соседей массивными колоннами и высоким каменным балконом. Здание, может, не такое уж ах как красивое, но — внушительное. Таким именно, по мнению Федота Ивановича, и должен быть дом, из которого осуществляется руководство колхозом. Чтобы каждый приходящий сюда, еще не переступив порога, ощутил чувство уважения к людям, которые здесь работают.

От середины улицы к правлению ведет тротуар, выложенный железобетонными плитами. Но, пройдя и этим тротуаром, не сразу вот так и попадешь под колонны у входной двери. Дом обнесен палисадом, так что сначала войдешь в калитку, увидишь справа и слева цветочные клумбы, кусты черноплодной рябины, а уж потом только, налюбовавшись всей этой красотой и еще раз отдав должное размаху и вкусу хозяина дома, можешь войти под его своды.

Первое, что сделал Федот Иванович, придя в правление, это вызвал техничку тетю Настю и коротко приказал:

— Через час собери членов правления.

— Да как же я соберу за час, — развела руками Настюк, — ведь люди в поле?

— Разрешаю запрячь моего жеребца.

Какое-то время Федот Иванович посидел один, прибирая на столе бумаги, затем медленно провел пятерней но жестким, начавшим седеть, волосам и нажал кнопку звонка.

Вскоре же в комнату вошла — даже, пожалуй, не вошла, а этак игриво впорхнула, несмотря на свою дородность — бухгалтер Шура. Было Шуре что-то около тридцати, по ей нравилось изображать из себя двадцатилетнюю, вот она и старалась, насколько это было возможно при ее комплекции, не ходить, а порхать.

Шура — цок! цок! цок! — доцокала до стола и, не ожидая приглашения, села на стул.

— Что нового, Шурочка? — спросил Федот Иванович.

— Всю ночь не могла уснуть. Все ждала. Ведь обещался прийти…

— Нашла время… Я тебя о деле спрашиваю.

Шура обиженно, почти совсем по-детски надула сочные, чуть подкрашенные губы:

— Эх, Федя, Федя. Будто я тебе о каких-то пустяках!

— Ну ладно, ладно. Об этом после поговорим… Ты скажи, поревела ли нам деньги нефтебаза? И — помнишь, я просил проверить, не слишком ли большой счет нам: прислало СМУ. Проверила? А то они народ такой, что и несделанные работы проводят по бумагам, как сделанные — бумага-то ведь она что, она все стерпит…

— Проверила и счет опротестовала. Лишние деньги платить не будем.

— Молодец! — похвалил Федот Иванович. — А теперь вот что. Перечисли деньги мебельному магазину, и пусть в эту сумму войдет и стоимость трюмо, про которое ты мне как-то говорила. Так вот, трюмо возьмешь себе, а слет оформи — на стулья… Ну, да ты знаешь не хуже меня, как это делается.

— Спасибо, Федя.