Запоздавшее возмездие или Русская сага

Наконец, в конце улицы появился Прохор. Рядом с ним семенила бабка Фекла, угодливо заглядывала в лицо секретарю сельсовета, просительно тыкала искривленным пальцем в какую-то бумажку.

Начальство, с гордостью подумала мать. Вот оженить бы парня, поняньчить внучат, порадоваться.

— Прошенька, банька готова, чистое бельишко, полотенце. Попаришься — повечеряем. Отец ждет, не дождется.

— Спасибо, маманя, я мигом…

Прошка забрался в крохотный предбанник, сбросил с себя одежонку и с наслаждением окунулся в банное блаженство. Растирался жесткой мочалкой, охлестывался березовым веником. Время от времени плескал на раскаленные камни кваском.

Когда стукнула дверь в предбаннике, не удивился. Мать что-нибудь позабыла, или поставила на лавку ковш с домашней бражкой.

Но это была не мать. В парную вошла крутобедрая, с пышной грудью и с новым веником в руке голая женщина. Фенька.

— Ложись, младешенек, попарю, — улыбчиво попросила она. — Самому, небось, несподручно.

— Сподручно, тетя Феня, — загораживая низ живота веником, возразил смущенный парень.

— Ничего, — не уступила Фенька, — бабе парить мужика привычно. Кому говорено — ложись!

Она насильно повалила Прошку на живот, принялась крепко мять и щипать его спину, потом по нащипанным местам прошелся веник. Действительно, лучше, когда тебя парят, перестав смущаться, про себя согласился Сидякин. Пришел черед поработать над грудью и животом. Опять-таки насильно Фенька перевернула мальчишку на спину. Дрязняше прошлась жесткой ладонью от груди к стыдному месту.

— Ого-го, — уважительно проговорила она и снова пощекотала низ живота

— А мать сказала — пацан…

Прохор не выдержал — ухватил садистку за полные груди, подмял под себя.

— Ох, мужичок! — вскрикнула баба, почувствовав, как в нее вторгается твердое инородное тело. — Му-жи-чок, — простонала она через несколько минут…

Мальчишка, впервые познавший женщину, был неутомим. Партнерша, позабыв про свой солидный возраст и про десятки мужиков, которые пользовали ее стареющее тело, не возражала, не пыталась выбраться из-под наседающего парня. Только охала и нахваливала его.

Часа через полтора Фенька, пошатываясь, доковыляла до избы Сидякиных. В избу не вошла — покричала в окошко. Хозяйка мигом выскочила на крыльцо.

— Ну, как Прошка?

— Раскупорила. Почуял парень вкус женского мясца, теперича быстрее ожени… Хваткий мужичок, ничего сказать не могу, ажник в пот меня вогнал. Давай плату — поплетусь домой… Устала.

А Прошка без сил лежал в остывающей беньке. Никому теперь он не завидовал — пусть завидуют другие. Обладание женщиной превратило во взрослого мужика. Представил себе удивленную гримасу на лице Семки и покровительственно улыбнулся…

Романов аккуратно сложил письмо, упаковал в потертый конверт. Ухмыльнулся. Седая старина, примитивные нравы. А чему, собственно, удивляться? Разве спившиеся ролители Дашки далеко ушли от тогдашних жителей деревни Степанковки?

Глава 9

В семье Ждановых принято подниматься рано. Глава семьи работал дворником, его жена — уборщицей, и та и другая работа выполнялась, когда жильцы дома и служащие офиса еще спят. Сегодня — воскресение, но сказывается привычка. Ровно в шесть муж и жена уселись за кухонный стол. Дождавшись, когда родители заняли свои места: отец — на табуретке, мать — около плиты, Дашка повелительно убрала, приготовленную для опохмелки, непочатую бутылку водки. Уселась напротив непонимающе моргающих алкашей.

— Ты что раскомандовалась, шалава? — недовольно спросил отец, моргая красными веками. — Бездельничаешь, денег не зарабатываешь и — командуешь. Гляди, возьму ремень — наплачешься. И сосед не поможет.

— С ремнем не получится, батя, раньше надо было учить, — самолюбиво вздернула головку дочь. — Разговор имеется, предки. На трезвую голову.

— О чем базар-то, доченька? — заинтересованно, но без родительской нежности, хриплым голосом осведомилась мать. — Может оставим на вечер?

— Тоже не получится, вечером вы — в лежку… Ухожу я от вас…

— Как это уходишь? Куда? — всполошилась мать.

— Дядя Рома в дочки меня берет.

Степан недоумевающе почесал заросший затылок. Без алкогольной подпитки он начисто лишен способности мыслить, тем более, в таком сложном вопросе, как демарш дочери.

— Это в какие же дочки, да еще при живых родителях? Или дерьмовый сыскарь успел заглянуть тебе под юбку и обрюхатить? Да я его мигом кастрирую, насильника!

— Не надо так грубо, — миролюбиво заскрипела супруга. — Роман Борисович — мужик понимающий, на девчонку не полезет. Вон сколько давалок по улицам прогуливаются, свистни — гурьбой сбегутся… Послушаем, что скажет Дашенька, обмозгуем. Вдруг доченьке будет сподручней жить у соседа? И нам полегче, не придется кормить да одевать…

Последний довод оказался решающим и Степан смолк. Смотрел на Дащку осоловевшими глазами и потихоньку тянулся к стоящей на полу бутылке.

— Говори! — таким же, как у жены, сиплым голосом приказал он. — Выкладывай!