Читаем Запрещенные евангелия полностью

Можно предполагать, что авторами всех этих изречений были бродячие проповедники первых веков нашей эры. Может быть, среди них и был какой-нибудь Павел из города Тарса, которого экзальтированные верующие нарекли святым и апостолом, или Иоанн с острова Патмоса, автор Апокалипсиса, или Николай, основатель секты николаитов, против которой этот Иоанн выступал… А может быть, они носили совсем другие имена, ничего общего не имевшие с именами новозаветных авторов: о жизни их мы ничего не знаем.

Как создавались изречения, якобы произнесенные Иисусом, можно проследить на примере некоторых таких изречений, включенных в Новый завет.

У кумранских сектантов, живших около Мертвого моря, существовал запрет торговать друг с другом. Только самое необходимое они могли иметь при себе. В I в. н. э. проповедники учения Иисуса облекли эти нормы поведения кумранцев в торжественную форму проповеди, сказанной их пророком Иисусом: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матфей, гл. 10, ст. 9—11).

Когда странствующие апостолы и пророки стали обращаться к грекам, римлянам, египтянам, они искали образы, близкие и понятные именно этим людям.

Можно представить себе, как в душных подземельях Рима на сборище отчаивавшейся бедноты какой-нибудь запыленный проповедник рассказывал об Иисусе людям, продавшим свои клочки земли и пришедшим в столицу мира в надежде получить пропитание.


Римские катакомбы. В подземельях Рима собирались по ночам первые христиане…


Где найти слова, чтобы эти люди, готовые на все ради куска хлеба, рукоплескавшие кровавым побоищам в амфитеатрах, уверовали в сына еврейского бога? Проповедник начинает рассказ о бедствиях Иисуса: «Лисицы имеют норы и птицы свои гнезда, а сын человеческий не имеет где преклонить главу…» (Матфей, гл. 7, ст. 20). Эти слова знакомы слушателям: когда-то давно они звучали в речах защитника римских крестьян Тиберия Гракха. Он был зверски убит богатыми землевладельцами за то, что хотел дать крестьянам землю. Гракх тоже говорил: «И дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут прятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света…» (Плутарх. «Тиберий Гракх», 9).

Римские бедняки, слышавшие похожие слова, начинали думать, что этот пророк из Галилеи, говоривший их языком, может быть, действительно вернется на землю и сделает то, чего не смог сделать Гракх…

Так создавались изречения. Одни из них забывались, другие распространялись все дальше и дальше, записывались на папирусах, пергаментах, глиняных табличках греческими, сирийскими, латинскими буквами. Папирусы с каким-то из этих списков и оказались найденными в Оксиринхе. Тексты логиев не были сочинены ни Иисусом, ни каким-нибудь из его учеников, но многие изречения появились в среде первых христиан — рабов и бедняков задолго до оформления четырех евангелий Нового завета и, возможно, даже раньше записей евангелий иудео-христиан.

ЕВАНГЕЛИЕ ПЕТРА, НЕ ПРИЗНАННОЕ ЕГО ПРЕЕМНИКАМИ

Апостол Петр и его писания

Преемники Петра

В центре Рима, столицы Италии, существует по сей день государство в государстве — с особой гвардией, особой монетой и, конечно, собственной тюрьмой. Это государство — Ватикан, резиденция главы католической церкви папы римского. Невелики размеры Ватикана: площадь его всего сорок четыре гектара, но влияние папы простирается далеко за его пределы. Он духовный повелитель сотен миллионов католиков во всех частях света. Католические священнослужители постоянно внушают верующим, что слово папы — закон для них. Для того чтобы укрепить свой авторитет, папы учат, что они являются наследниками и преемниками апостола Петра, который, согласно древней христианской легенде, был основателем римской христианской общины. Римские папы даже пытались разыскать могилу Петра в Риме и объявить найденные кости в одной из могил останками самого апостола. Правда, это был слишком явный обман и сам папа вынужден был заявить в 1950 г., что нет никаких точных доказательств принадлежности костей ученику Иисуса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Религии мира: опыт запредельного
Религии мира: опыт запредельного

Настоящая книга впервые была опубликована в 1997 году и сразу стала научным бестселлером: это была первая в отечественной, а в значительной степени и в мировой науке попытка представить религию в качестве целостного психологического феномена.Выдающийся ученый-религиовед Е. А. Торчинов (1956–2003) обосновал и развил принципиально новый психологический подход к истолкованию феномена религии, исходя из понятия глубинного религиозного опыта как особой психологической реальности и активно используя при этом разработки представителей трансперсональной психологии (С. Гроф и его школа).В книге исследуются тексты, фиксирующие или описывающие так называемые мистические практики и измененные состояния сознания. Во введении рассматривается структура религиозного опыта и его типы, вопрос о взаимодействии религии с другими формами духовной культуры (мифология, философия, наука). Первые три части посвящены рассмотрению конкретно-исторических форм религиозной практики изменения сознания (психотехники) с целью приобретения глубинного (трансперсонального) опыта. Рассматриваются формы шаманской психотехники, мистериальные культуры древнего Средиземноморья, сложнейшие формы психотехники, разработанные в религиях Востока: даосизме, индуизме, буддизме. Особая глава посвящена «библейским религиям откровений»: иудаизму, христианству и исламу. Особый интерес представляет собой глава «Каббала и Восток», в которой проводятся параллели между иудейским мистицизмом (каббала) и религиозно-философскими учениями индо-буддийской и дальневосточной традиций.

Евгений Алексеевич Торчинов

Религиоведение / Образование и наука
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное