— Я все так же чувствую себя предателем, — несмело, как-то по-детски ответил Игнат. — Если буду с дочерью той, которая испортила ей жизнь, значит, предам.
— Я же говорил тебе, что это глупость, — ровным голосом произнес Серж. — Твоя мать тобой манипулирует. Тебе нужно пресечь это.
Алина раздражала его. Как человек, способный манипулировать людьми, Серж сразу замечал любые манипуляции других. Мать лучшего друга с детства не нравилась ему — сначала подсознательно, потом понял, насколько она хитра и даже порой жестока. Игната она настраивала против отца, сама же постоянно выступала в роли жертвы, призывая сына стать ее спасителем и мстителем в одном лице, и у нее неплохо это получалось. А демонстративная попытка суицида и вовсе взбесила обычно спокойного Сержа. Он буквально возненавидел Алину за то, что она устроила. Если бы у Игната не было сильного внутреннего стержня, он бы давно сошел с ума с такой матерью.
— Не говори о ней плохо, мама хорошая, — нахмурился Игнат, который буквально автоматически начинал защищать ее. — Хорошая, но несчастная.
— А я и не говорю, что плохая. Манипулировать могут и плохие люди, и хорошие. Тебе просто нужно это понять, — спокойно сказал Серж. — Ты можешь любить свою маму и встречаться с Ярой. Это не будет значить, что ты предаешь маму, понимаешь? Твои личные отношения вообще не могут стать предметом предательства кого-либо кроме девушки, с которой ты встречаешься. Предать ты можешь только ее. А мать ты можешь разочаровать, расстроить или разозлить. Она ведь твоя мама, она должна понимать, что ты не можешь просто так взять и забить на свои чувства. Это будет неправильно.
— Да, я понимаю. Просто боюсь обидеть ее. Кроме меня, у мамы никого нет, — повторил он заученно то, что вбивала в его голову Алина — Серж был уверен в этом, сам как-то раз слышал несколько лет назад.
— У твоей мамы есть она сама. И это главное. Ты не можешь прожить всю жизнь так, как хочет она. Это бессмысленно. Тебе нужно один раз сказать «нет» самому себе, чтобы жить счастливо.
— Философ, — хмыкнул Игнат, за весельем пытаясь скрыть беспокойство. — Но если честно, я подумал, что мама — она же поймет. Я все ей объясню. Что Яра хорошая, что она не несет ответственности за свою мать. Черт, как же сложно! — он закрыл ладонями лицо и потер глаза.
— Жить вообще сложно, — заметил Серж, все так же падая в пустоту, которая казалась бесконечной. — Делай так, как считаешь нужным и всегда выбирай себя.
Он сказал это и задумался — а что выбрал он, скрыв от Игната свои чувства к Яре? Себя или друга?
Еще пару часов друзья сидели в баре, наслаждаясь атмосферой и музыкой. Вспоминали прошлое, обсуждали знакомых, говорили про девчонок и секс. Подкалывали друг друга. Пили. Дурачились. Фотографировались в туалете на фоне писсуаров и хохотали, вызывая косые взгляды у гостей бара, которые пришли справить нужду. Серж разбил бокал и Игнат, обозвав его безруким, зачем-то стал собирать осколки и порезался. Пришлось перевязывать ему палец, а этот придурок умудрился замазать кровью белую рубашку Сержа, еще и ржал, как конь. А потом потащил Сержа на улицу, и несколько километров они шли по ночным улицам, не переставая разговаривать и смеяться. В каком-то переулке Серж заметил несколько неясных теней и понял, что ходить туда опасно, стал тянуть друга назад, но у того играла кровь и давать заднюю он не хотел, и в итоге они нарвались на каких-то гопников, которые стали их задирать. Если бы не полицейская машина, которая проезжала мимо, точно была бы драка. Елецкий не собирался отступать и терпеть оскорбления — он точно бы кинулся на противников, и Сержу пришлось бы идти за ним. Однако полиция разрулила конфликт, и гопники испарились, а друзья пошли дальше. Потом Игнату захотелось покачаться на качелях и Серж, закатывая глаза, стоял рядом и раскачивал друга.
— Садись тоже! — прокричал Игнат, явно кайфуя от происходящего.
Серж только усмехался, глядя на него. Видели бы все те девчонки, которые сходили с ума по Елецкому, каким он может быть… Явно бы разочаровались. Вместо бэд-боя хохочущий пацан с растрепанными волосами.
— Садись, говорю! — не отставал Игнат. Серж не соглашался, и тогда он резко затормозил, силой усадил друга на качели рядом и начал раскачивать изо всех сил. Когда Елецкий расходился в веселье, успокоить его было сложно.
— Ты больной, — сообщил ему Серж, впрочем, ощущая удовольствие от всего происходящего. Он давно не качался — все это осталось в детстве, которое ему хотелось закрыть, как самую неудачную страницу в своей жизни.
— Какой есть! — ответил Игнат с ухмылкой, оставляя друга в покое и садясь на соседние качели. Теперь они качались вдвоем, глядя в темное звездное небо и не чувствуя холода.
Домой они отправились еще через час, вызвав такси, потому что оба пили. Машина Сержа пришла первым и Игнат, стукнувшись с ним кулаками, услужливо открыл дверь машины.
— Садись, сладкий, — сказал он. — Как доберешься, напиши папочке, чтобы я не беспокоился.