Запретное чтение

— Ну, слушай. Тебе двадцать шесть лет. Значит, и этой твоей однокласснице Дженне Гласс наверняка тоже двадцать шесть. А у нас тут десятилетний мальчик. Это не невозможно. У Опры в шоу показывают иногда беременных девочек-подростков, но твоя мать говорит: хорошо, но почему же она ничего не рассказывала нам о беременной однокласснице, когда училась в школе? И я тогда думаю: да, и в самом деле, это невозможно, потому что когда что-нибудь у вас в школе происходило, твоя мать обязательно была в курсе. Твоя мать — городской глашатай Чикаго! Она как ходячая парикмахерская: через нее проходят все сплетни. И если твоя мать не знает о беременной школьнице Дженне Гласс, значит, никакой беременной школьницы и не было. Тогда она звонит в школу, и выясняется, что эта твоя Дженна теперь живет в Праге.

— И тогда ты позвонил Лабазниковым.

— Да, я попросил Леона за тобой присмотреть, а он звонит и говорит, что ты все еще с этим мальчиком, и тогда я говорю, хорошо, чем ты можешь помочь?

Я огляделась по сторонам. Два мальчика играли в карты со своим отцом, женщина читала книгу с немецким названием. У всех был счастливый, спокойный вид. Я попыталась тоже почувствовать себя счастливой и спокойной.

— Меня больше никто не искал? — спросила я.

— Нет, больше никто. Послушай, я вот что хотел тебе сказать: если у тебя неприятности, мы можем напечатать чек, как будто ты была с нами в Аргентине. Помнишь моего друга Степана — туристического агента? Он может это сделать. Он напечатает чеки, корешки от билетов, даже квитанции на получение багажа и все такое. В компьютер «Юнайтед Эйрлайнс» у него доступа больше нет, но это все из-за чертовой защиты от терроризма, которая все равно не работает. Ну так что, попросить его все это напечатать, да?

— Может, это не такая уж и плохая мысль, — ответила я, подумав, что полиция Ганнибала вряд ли начнет копать так глубоко, а если начнет, то мне все равно кранты.

— Слушай, я сказал твоей матери, что ты поссорилась с молодым человеком, ничего? Она ни о чем не знает.

— Ну ведь и ты тоже ничего не знаешь, правда?

— Даже не догадываюсь! Я глуп как пробка!

Я вышла на Черч-стрит, наполненную сверкающим послеполуденным светом. Был один из тех зимних дней, которые из окна выглядят теплыми и лучистыми, но стоит выйти на улицу, как сразу понимаешь, что воздух до того хрупок, морозен и прозрачен, что кажется, будто земля посбрасывала с себя все покрывала атмосферы, а солнце светит так ярко лишь потому, что хочет попрощаться. Я бродила по улице взад-вперед, пока не разболелись ноги и щеки не запылали от жгучего ветра. Теперь, когда я поняла, что возвращаюсь домой и, возможно, навсегда, мне стало казаться, что время, проведенное в университете и в Ганнибале, и было моим настоящим побегом. А теперь я, так же как Иэн, Дороти и все остальные, наконец отправлялась обратно. Причем что до меня, то я отправлялась под опеку русской мафии, от которой, видимо, и убегала. Вы думаете, обратного пути домой нет? Наоборот, только туда и ведут все пути.

Я упустила из виду и еще кое-что, помимо того, что двадцать шесть минус десять будет шестнадцать: я ведь всегда понимала, что слова пастора Боба о том, что человек в состоянии изменить свою природу, — это ужасная, опаснейшая глупость. Но разве не пыталась я изменить Иэна, изменив условия его жизни? Я не понимала, что человек не в состоянии изменить себя в первую очередь потому, что он не в состоянии изменить своего происхождения и среды, в которой он появился на свет. Я могла бы отвезти Иэна на Плутон, но его мать по-прежнему осталась бы его матерью, а отец — отцом, и голос пастора Боба звучал бы у него в голове до глубокой старости.

Вернувшись в машину, я обнаружила, что Иэн оставил на сиденье кассету с австралийским гимном — как будто хотел, чтобы кассета заменила в машине его самого, а может, надеялся этим меня насмешить. Я не стала ее включать. Мне больше хотелось послушать русский гимн с его героической грустью или американский, который своим помпезным мотивом и уверенным ритмом всякий раз — на парадах и спортивных соревнованиях — заставлял меня забыть, что, вообще-то, заканчивается он вопросительным знаком.

37

На время бы покинуть эту землю

Через два дня я была дома, в Чикаго, в нашей квартире под облаками. Я не выходила на улицу целую неделю, и мне нравилось осознавать, что все это время моя нога не ступала на планету Земля. Мама постоянно говорила что-нибудь вроде: «Кем бы он ни был, ты скоро его забудешь. Поверь мне, они того не стоят!» — и приносила мне бутерброды. Отец подмигивал мне у нее за спиной. Я много смотрела в окно на озеро. И долго спала по утрам.

Прошло десять дней, а из Ганнибала по-прежнему не было ни звонков, ни писем, ни повесток в суд. По дороге в Чикаго, когда я пересекла уже половину Индианы, мне позвонил Алексей.

— Мальчик сошел с автобуса в Ганнибале, штат Миссури, — сообщил он. — Этот город назван в честь великого завоевателя Ганнибала?