Запретное чтение

Вот в такие мгновения, когда меня охватывало ощущение окружающей провинциальности; когда я осознавала, что в церемонии вручения конфет на Хеллоуин я теперь всегда буду только в роли дающего; когда я смотрела на свои ноги и обнаруживала, что на мне удобная обувь, — во все эти мгновения мне бы следовало, наверное, крыть себя последними словами за то, что я очутилась в этом злополучном Ганнибале. Ведь я могла жить в просторном лофте где-нибудь в Бруклине, или путешествовать с рюкзаком за плечами по Испании на деньги отца, или защищать кандидатскую диссертацию. Но я была довольна тем, как сложилась моя жизнь, если и не совершенно довольна, то по крайней мере отчасти. Потому что именно в непредсказуемости — анонимной и холодной — и состояла для меня главная прелесть. Отец устроил бы меня на работу в сотню прекрасных мест, во всяком случае «прекрасных» в денежном отношении. Он оплатил бы защиту самой безумной диссертации на звание магистра искусств в области кино в самом дорогом университете страны.

Но четыре года назад, оканчивая филологический факультет, я упрямо отказывалась говорить ему, есть ли у меня на примете какая-нибудь работа. Тогда, в апреле, я отправилась на другой конец кампуса в отдел трудоустройства, расположенный рядом с медицинским центром, и уселась на пластмассовый стул в коридоре, пока какая-то женщина, которую я никогда раньше не видела (у нее были белые волосы, застывшие под слоем лака), не пригласила меня к себе в кабинет. Она стала задавать мне вопросы о том, что я планирую делать со своей жизнью, и на каждый следующий отвечать мне было все труднее и труднее. Женщина никак не могла поверить, что студентка, оканчивающая университет с отличием, так наплевательски относится к тому, что с ней произойдет в будущем. В конце концов она велела секретарше распечатать мне из базы данных 50-страничный список адресов и должностей всех университетских выпускников, чью теперешнюю работу можно охарактеризовать как «что-то, имеющее отношение к английскому языку и литературе». Все эти люди якобы должны были проявить заботу о «своем» человеке и помочь мне найти работу. Я была немного разочарована: стоило ли намеренно отказываться от помощи отца и его связей, чтобы теперь получить на руки пятьдесят страниц новых связей? Но это, по крайней мере, были мои связи, а не его. Люди в списке работали учителями, техническими авторами, репетиторами, переводчиками и журналистами. Лорейн Бест, выпускница 1965 года, была единственной представительницей библиотечной профессии, но я написала ей не поэтому. Я просто стала отправлять электронные письма каждому адресату из списка по алфавиту, пока у меня не началась промежуточная сессия. Я дошла от Ааронсона до Дербишира, а потом три недели училась, пила пиво, расставалась с бойфрендом и ждала, что мне кто-нибудь ответит. Я писала всем по алфавиту, без разбора, поэтому у меня не было ощущения, что я пытаюсь воспользоваться полезными связями, скорее я просто испытывала удачу. Мы, русские, всегда любили рулетку.

У меня не было ни диплома библиотекаря, ни опыта работы, но Лорейн срочно требовалась сотрудница в детский отдел: у прежней обнаружили рак молочной железы в третьей стадии. Лорейн еще даже не успела опубликовать объявление о новой вакансии, так что, получив мое письмо, сочла его ответом на свои молитвы и наняла меня прямо в процессе телефонного разговора. Я получила предложение о работе, сидя на верхнем ярусе двухэтажной кровати в общежитской комнате — в трусах, футболке Violent Femmes и вязаных носках. Когда в июне того года я приехала в Ганнибал, Кейт Фелбс уже умерла от рака.

И конечно, Лорейн не уставала каждые несколько недель мне об этом напоминать.

— Я наняла тебя не глядя, — говорила она. — Я знала, что получу в сотрудницы выпускницу Маунт-Холиока, и предполагала, что это гарантирует определенный уровень рабочей этики!

Когда я сообщила родителям, что буду работать в детском отделе маленькой библиотеки в небольшом городке в Миссури, отец спросил:

— Это из-за парня? В Чикаго полно отличных парней, и многие из них — русские. Ведь в какой-то момент тебе захочется стать взрослым библиотекарем, правда? Я хочу сказать, что надо ставить перед собой трудные задачи и решать их. У меня есть знакомые в университетских библиотеках, которые наверняка могли бы помочь.

А мать сказала:

— Хорошо, что это не так далеко — сможешь приезжать к нам на машине.

Я ждала, что она что-нибудь добавит, но продолжения так и не последовало, и я поняла: ничего более сердечного в этот момент ей в голову не пришло.

Чуть позже в ту осень Иэн участвовал в конкурсе детской прозы. За пять минут до окончания конкурсного времени он спустился один по лестнице и отдал мне свой рассказ, обернутый в обложку из фиолетового картона и украшенный ярко-желтой рукой, вырезанной из коробки хлопьев «Чириос». Рассказ назывался «Рука Ничто». Иэн смахнул со лба взмокшую челку и стоял, нетерпеливо подпрыгивая на месте, как будто ожидал, что я немедленно прочитаю его произведение.