Запретное чтение

Тут Иэн вдруг ужасно покраснел и заорал во все горло:

— ЕСЛИ Я ВАМ СКАЖУ, ВЫ МЕНЯ СРАЗУ ТУДА ОТВЕЗЕТЕ И ДАЖЕ НЕ ДАДИТЕ МНЕ ОСМОТРЕТЬ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ!

Это была фальшивая истерика, очень похожая на тот скандал, который Иэн устроил мне в библиотеке, но в десять раз менее пугающая. Он зарылся лицом в колени, а потом поднял голову и захныкал:

— Ну пожалуйста, давайте посмотрим что-нибудь про парней с Зеленых гор!

— Хорошо, — согласилась я.

Его крик, по крайней мере, вернул меня на землю и заставил сосредоточиться на насущных проблемах, вместо того чтобы ломать голову над тем, что случилось пятьдесят пять лет назад и было мне совершенно неподвластно.

— Ну и где же живут эти парни с Зеленых гор? — спросила я.

— Жили, — поправил меня Иэн. — В восемнадцатом веке. А где именно, я не знаю.

— А почему они тебе так нравятся?

— Нам в школе задавали сделать доклад. Что-нибудь про Войну за независимость. Я хотел рассказать про Бетси Росс[67], но ее уже взяли.

Иэн пил смузи из шпината и яблока и делал вид, что напиток ему по душе. Нам удалось отыскать посреди безнадежной глуши магазин здоровой еды — эдакий оазис для любителей плодов гинкго и бобов мунг. Польза оказалась ощутимой: я впервые за несколько дней почувствовала себя потрясающе здоровой.

Мы проезжали через небольшие городки, состоящие из двух- и трехэтажных домиков, покосившихся и с облупившейся краской. Из окон свешивались простыни с прикрепленными к ним самодельными плакатами. Плакаты гласили: «Вернем Вермонт себе!», и я вспомнила, что совсем недавно слышала по Эн-пи-ар сообщение о волне протестов, прокатившихся по штату в связи с принятием закона о гражданском браке. Они тогда передавали телефонное интервью с жителем Берлингтона[68]

, который, судя по голосу, был молод, энергичен и изрешечен пирсингом.

— Во всей стране, — сказал энергичный житель, — вы не найдете другого штата, в котором так мирно сосуществовали бы такие разные взгляды. Половина местных жителей крайне либеральны, а другая половина — консервативны до такой степени, что получается нечто вроде «Оʼкей, пускай они будут голубыми, если мне разрешат и дальше держать дома оружие». Вот такой мирный союз противоположностей.

По правде сказать, озлобленные сгустки краски на истрепанных ветром и дождем простынях можно было принять за что угодно, но уж никак не за проявление мирного союза. И еще я вспомнила, что этот человек, у которого брали интервью, сказал, что к бамперу его машины приклеена табличка «Возьмем Вермонт сзади!».

В ту же секунду Иэн спросил меня, что означают все эти плакаты. Я хотела было выдумать что-нибудь о борьбе с загрязнением окружающей среды, но решила, что будет лучше сказать правду. Я так долго искала повод, чтобы поговорить с Иэном на эту тему, что глупо было бы теперь не воспользоваться таким удачным случаем.

— В Вермонте хорошо жить таким людям, которые называются голубыми, — объяснила я. — Ну, это когда, например, мужчина влюблен в другого мужчину. И здесь им даже разрешается в определенном смысле вступать в брак друг с другом. Но некоторым сердитым людям это не по душе. Они-то и развешивают такие плакаты.

— Это, наверное, дома добрых христиан, — сказал Иэн.

Я оглянулась на него и увидела, что он испытывает гордость за эти самые дома добрых христиан, и еще поняла по его виду, что он считает наш разговор оконченным.

— Знаешь, — попыталась я спасти положение, — может, эти люди и в самом деле добрые христиане, но большинство христиан не вывешивают из своих окон таких плакатов. Большинство христиан считают, что люди должны быть счастливы такими, какие они есть. А авторы этих плакатов исполнены ненависти. Они совсем как нацисты. Нацисты тоже не любили гомосексуалистов и отправляли их в концентрационные лагеря вместе с евреями.

Прокрутив в голове сказанное, я сообразила, что поступила не слишком правильно, намекнув на сходство родителей Иэна с нацистами.

Иэн секунду молчал, а потом вдруг спросил:

— А вы знали, что Гитлер хотел быть художником, но не смог поступить в художественную школу и поэтому стал нацистом?

— Да, я об этом слышала.

— Представляете, если бы он поступил в художественную школу, весь мир был бы другим!

— Это лишь еще раз доказывает, — подхватила я, — что людям нужно позволять быть самими собой. Когда их лишают такой возможности, они становятся несчастными и отвратительными.

Иэн расхохотался:

— Представляете, приходите вы в музей, а экскурсовод такой: «Здесь вы видите прекрасного Моне, а там, слева от вас, — ранний Гитлер». Вот прикольно было бы, правда?

Я не могла придумать, как бы незаметно снова вернуться к нашей теме.

— А потом вы заходите в магазин сувениров при музее, — продолжал фантазировать Иэн, — и такая: «О, взгляните на этого прекрасного Гитлера! Я повешу его у себя в спальне!» И люди носили бы футболки с Гитлером.

— Да, — согласилась я. — Это было бы куда лучше.