Запретное пламя

– Что значит «своего народа»? – сардонически спросил Рэйф. – И белые, и индейцы мой народ, Кэтлин. Я настолько же индеец, насколько и бе­лый. Но я никогда не воевал против армии или против белых поселенцев. Только против воронов, когда они нападали на наше селение.

– Ты был в боевой раскраске и носил перья? – Да.

– Мне кажется это таким… нецивилизованным. Она попыталась представить его в кожаных лоскутах и мокасинах, голова с косами, а на лице – ярко-красные полосы. И, к своему удив­лению, легко представила его в таком обличий.

– Это нецивилизованно, – ответил Рэйф, – но никто никогда не считал индейцев цивили­зованными…

И все же, подумал Рэйф, несмотря на весь свой примитивизм, они единственные, кто при­нял его таким, какой он есть, и для кого его смешанная кровь не имеет никакого значения. Он был хорошим воином, умелым охотником, и они восхищались им и уважали его за это. И когда он сказал им, что не будет воевать про­тив белых, они приняли и это его решение. Ни одного воина никогда не принуждали воевать; каждый человек следовал зову своей собствен­ной совести. Если он хотел воевать, воевал, если не хотел – оставался дома.

– Ты никогда не говорил мне, почему оста­вил индейцев, – спокойно заметила Кэтлин.

Рэйф стиснул зубы, и на секунду она пожа­лела, что задала этот вопрос, потому что он, казалось, нарушил их непринужденное молча­ние. Но потом Рэйф взял ее руку и пожал.

– Меня изгнали из племени за то, что я убил человека, – объяснил он. – Мы оба добивались благосклонности одной девушки и…

– Как ее звали?

Он не хотел углубляться в подробности.

– Летний Ветер.

– Она была красивой?

– Внешне да.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думал, что был у нее единственным муж­чиной, но Горбатый Медведь тоже считал себя единственным, – Рэйф покачал головой. – Гор­батый Медведь был в ярости, когда узнал обо мне. Я бы ушел, но он не захотел этого. Он был рассержен и полез в драку.

– Ты любил ее?

– Мне казалось, что да.

– Ты когда-нибудь занимался с ней любовью?

– Нет.

– Я рада, – сказала Кэтлин. Она не могла бы вынести мысли, что он занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной.

– Еще есть вопросы? – поддразнивая ее, спросил Рэйф.

– Нет, не сейчас, – прошептала Кэтлин, – кроме, пожалуй, одного.

Рэйф поднял бровь:

– Какого же?

– Ты думаешь, что когда-нибудь захочешь вернуться к лакота?

– Я не могу вернуться.

– Потому что тебя изгнали?

– Да.

– Ты даже не можешь навестить отца?

– Изгнание как смерть, Кэтлин. Я никогда не смогу вернуться. В худшем случае я запла­чу жизнью, в лучшем – меня жестоко изобь­ют. У индейцев не очень много законов, но те, которые существуют, строго исполняются.

Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.

– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?

Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.

– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.

Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.

– Не настолько устала, – поправилась она, мило покраснев.

Он гладил ее по спине, пока они спускались из зала в спальню. Он закрыл дверь и, очень медленно, стал раздевать ее.

– Черт возьми, – не сказал, а выдохнул он, когда расстегнул халат. – Ты прекраснее всех, кого я когда-либо видел.

Он обнял ее за талию и прижался головой к груди. Кэтлин прерывисто дышала, чувствуя, как внутри нее струятся горячие волны жела­ния. Ее пальцы блуждали в его волосах, а губы легко касались их.

Она услышала, как его дыхание участилось, когда он сбросил халат с нее и быстро вылез из брюк.

– Ты прекрасен, – прошептала Кэтлин в горячке. – Я никогда не думала, что мужчина может быть так прекрасен.

К шее Рэйфа прилила кровь от этого неожи­данного комплимента. Другие женщины тоже говорили о его мужественности, физической кра­соте и о способности удовлетворять их. Но никто никогда не говорил ему, что он прекрасен.

Он взял ее за руку, подвел к кровати и при­тянул к себе. Он хотел заняться с ней любовью медленно, нежно, но ее близость обострила чувства, и он взял ее самозабвенно и мощно.

Они провели три дня в доме, занимаясь любовью и узнавая друг друга. Рэйф вышел из дома только один раз, чтобы заверить Поли, что все в порядке, и сказать, что на следую­щей неделе дела пойдут как обычно.

Поли понимающе улыбнулся:

– Что-то вроде отложенного медового меся­ца, а?

– Можешь называть и так, – согласился Рэйф.

– Я позабочусь обо всем, – сказал Поли, еще шире улыбаясь.

Рэйф кивнул. Он чувствовал, пока шел до­мой, что Поли улыбается за его спиной.

Когда Рэйф вернулся, Кэтлин была в спальне и меняла простыни. Пока он смотрел на нее, мыс­ли о Поли и о ранчо улетучились из его головы.

Кэтлин взвизгнула, когда Рэйф схватил ее сзади и бесцеремонно уложил на кровать. Он стал щекотать ее и засмеялся, когда обнаружил, что она боится щекотки везде, где бы он ее ни тронул.

– Это невозможно! – завопила Кэтлин, ког­да его пальцы добрались до пяток. – Перестань, Рэйф! Пожалуйста, перестань!

– Да, мадам, – сокрушенно сказал он и, от­пустив ее ногу, сложил руки на коленях.

– Что ты делаешь?

– Я перестаю.

– О-о… – она казалась разочарованной.

– Ты ведь велела мне перестать, да?