Запретные удовольствия

Сунсукэ вспомнил отрывок из письма госпожи Кабураги, которое он только что прочел: «Ты был стеной, окружающей крепость, защищающей от войск варваров. Ты был возлюбленным, который никогда меня не полюбит. Поэтому я обожала тебя, я до сих пор обожаю тебя, как тогда».

Сунсукэ посмотрел на ряд белых зубов, подобных этой «стене», между чуть приоткрытыми губами Юити.

«Разве я не чувствую сексуального влечения к этому прекрасному юноше? – подумал он с холодной дрожью. – Если нет, тогда нет и причины ощущать эту душераздирающую эмоцию. Словно я начал чувствовать желание, еще не отдавая себе отчета. Это невозможно! Я люблю плоть этого молодого мужчины».

Старик слегка покачал головой. Без сомнения, его мысли стали наполняться сексуальным желанием. Его размышления впервые обрели силу. Сунсукэ позабыл, что он мертв, – он любит!

Сердце Сунсукэ внезапно присмирело. В его глазах мелькнуло надменное пламя. Он пожал плечами, словно складывал крылья. Он снова тоскливо уставился на ничем не омраченное чело Юити. Молодость наполнила собой атмосферу вокруг него.

«Если я люблю этого юношу плотской любовью, – думал он, – и если это невероятное открытие возможно в моем возрасте, я не могу сказать, что Юити не может полюбить госпожу Кабураги плотски. Как тебе это понравится?»

– Возможно, ты действительно полюбил госпожу Кабураги, насколько я понимаю. Когда я услышал твой голос, у меня почему-то создалось такое впечатление.

Сунсукэ не осознавал, какая горечь была в его словах. Мысли, которые он выразил ими, задевали его, будто он сдирал с себя кожу. Он ревновал!

Как наставник, Сунсукэ был слишком честен. Так, он сказал то, что сказал. Те, кто учат молодых людей, еще помнят собственную юность и знают то, что говорит учитель, будет воспринято так, будто он имел в виду совершенно противоположное. Наверняка Юити после такого откровенного разговора пойдет в другую сторону. Без посторонней помощи у него хватило все-таки мужества заглянуть прямо в глубь самого себя.

«Нет, это не так, – думал Юити. – Я не могу любить госпожу Кабураги, это точно. Насколько я понимаю, я был влюблен в своё второе «я», в прекрасного молодого человека, которого так сильно полюбила госпожа Кабураги. Это письмо определенно обладает достаточной силой. Любой, кто получил бы подобное письмо, с трудом счел бы себя объектом такого письма. Я не Нарцисс, – гордо размышлял он. – Если бы я был влюблен в себя, я бы без труда смог бы идентифицировать себя с объектом этого письма. Но я люблю себя. Вот почему я влюбился в Ю-тяна».

Из-за подобных размышлений Юити чувствовал несколько спутанную привязанность к Сунсукэ. Причина была в том, что в данный момент они оба — и Юити и Сунсукэ – любили одного и того же человека. «Ты любишь меня, я люблю себя, давай будем друзьями» – вот аксиома эгоистической привязанности. В то же время это – одно-единственное проявление взаимной любви.

– Нет, этого не может быть. Я теперь понял. Я не люблю госпожу Кабураги, – сказал Ю-тян.

Физиономия Сунсукэ засветилась радостью.

Эта штука, называемая любовью, очень похожа на лихорадку, хотя с более долгим инкубационным периодом. Во время инкубационного периода разнообразные проявления недомогания поджидают начала болезни, когда в первый раз симптомы бывают ясны. В результате человек, слегший с болезнью, полагает, что основные причины всех проблем этого мира объяснимы с точки зрения лихорадки. Происходят войны. «Это – лихорадка», – говорит он, задыхаясь. Философ страдает, стараясь облегчить страдания мира. «Это – лихорадка», – говорит он, мучаясь от высокой температуры.

Когда Сунсукэ Хиноки осознал, что желает Юити, то понял причину своего сентиментального томления, ревности, которая пронзала его время от времени, жизни, которой стоило жить, лишь когда есть надежда, что Юити позвонит, загадочной боли разочарования, муки от долгого молчания Юити, которая заставила его запланировать поездку в Киото, радости от этой поездки. Это было, однако, зловещее открытие. «Если это любовь, – думал он, – в свете моего прошлого опыта, неудача неизбежна. Надежды нет». Он должен выжидать своего удобного случая, он должен прятать свои чувства как можно глубже. Вот что говорил себе этот старик, столь неуверенный в себе.

Освободившись от навязчивой идеи, которая преследовала его, Юити снова открыл своего довольного исповедника в Сунсукэ. Его совесть была немного неспокойна, и он сказал:

– Кажется, вы уже некоторое время знаете обо мне и о господине Кабураги, сэнсэй, я не хотел вам рассказывать об этом. Как долго вы об этом знаете? И как вам удалось это попять?

– С того момента, как он пришёл к нам в номер в поисках своего портсигара в Киото.

– Но в это время уже…