Запретные удовольствия

«Ты дразнишь меня, – писала Кёко. – Я уговорила себя не верить, что ты предал меня. Когда ты возвращал мои туфли, ты подарил мне два редких носовых платка. Я была очень счастлива и всегда ношу один в своей сумочке. Тем не менее, когда на днях я снова увидела госпожу Кабураги, эта дама пользовалась такими же носовыми платками. Мы с ней заметили это одновременно, но ничего не сказали друг другу. Женщины быстро все подмечают. Кроме того, носовые платки покупают сразу по полудюжине или по дюжине. Неужели ты подарил ей четыре, а мне только два? Или ты подарил ей два, а еще два какой-то другой неизвестной женщине?

Но это не самое главное. То, что я хочу тебе сказать, очень трудно выразить, но с тех самых пор, когда на днях мы все трое случайно встретились вместе (во второй раз я натыкаюсь на госпожу Кабураги с тех пор, как покупала себе туфли – удивительное совпадение!), меня мучает что-то до такой степени, что я даже не могу есть.

Помнишь, в ресторане «Фугу»  [54]я попросила прикурить сигарету? Когда ты вынимал зажигалку из кармана, на татами упала сережка. «Гм, это сережка твоей жены?» – тут же спросила я. Ты ответил «угу» и положил её назад, не проронив больше ни слова. Вскоре я пожалела о беспечности и поспешности, с какими прокомментировала эту находку.

Итак, когда я увидела госпожу Кабураги во второй раз, в каком шоке я пребывала, заметив, в ушах этой дамы те самые сережки! После этого я не могла раскрыть рта, что, наверное, выводило тебя из себя.

Я ужасно страдала, прежде чем написать письмо. Будь это перчатки или компактная пудра, все было бы не так уж плохо, но когда одна сережка попадает в карман к мужчине, – это серьезно, насколько я могу судить. Я – женщина, которую хвалят за то, что она не позволяет неприятностям действовать ей на нервы, и я не знаю, почему я так сильно переживаю в этом случае. Пожалуйста, сделай что-нибудь, что развеет мои глупые сомнения. Если не из любви, по крайней мере из дружеских чувств, пожалуйста, не пренебрегай болью женщины, мучимой ужасными сомнениями. Именно в надежде на это я и написала. Позвони, когда получишь это письмо. Я буду дома каждый день, ссылаясь на головную боль».

Письмо госпожи Кабураги было следующим:

«Эта шутка на днях была в очень плохом вкусе. Я быстро произвела некоторые подсчеты. Если ты подарил мне и Кёко по четыре носовых платка, остается еще четыре. Хочется думать, что ты подарил их своей жене, но я в этом не уверена.

Однако мне было грустно видеть, что история с носовыми платками лишила Кёко радости. Она – славная девушка, не так ли? Её мечта, что она единственная в мире, кого любит Юити, была разрушена.

Благодарю за дорогой подарок. Он немного старомоден, но агат – восхитительный камень. Все хвалят серьги, плавно переходя к похвалам формы моих ушей. Если ты подарил мне их за костюм, тогда и ты тоже довольно старомоден. Все, что мужчина, такой как ты, должен делать, чтобы осчастливить женщину, – это брать все, что она ему дает.

Портные закончат шить костюм через пару-тройку дней. Пожалуйста, покажись мне в нём, когда наденешь его в первый раз. И позволь мне выбрать к нему галстук.

P. S.

С того самого дня, без всякой на то причины, я обрела некоторую уверенность, что касается Кёко. Почему? Я предвижу, возможно к твоей досаде, что выиграю в этой игре сёги» [55].

«Когда я сравню эти два письма, я все пойму, – сказал Юити сам себе. – Кёко, которая, казалось, не имела никакой уверенности, уверена в себе. Госпожа же Кабураги, которая казалась уверенной в себе, не имеет никакой уверенности. Кёко не прячет свои опасения, но ясно как день, что госпожа Кабураги прячет свои. Всё как сказал Сунсукэ. Кёко постепенно становится все более уверенной в том, что у нас с госпожой Кабураги любовная связь. Госпожа Кабураги постепенно обретает уверенность в том, что у нас с Кёко любовная связь. Каждая опасается, что она окажется той, чье тело останется нетронутым».

В тело той самой единственной женщины, к которому прикоснется этот бесчувственный юноша, теперь проникли два сухих, холодных, пахнущих лизолом пальца мужчины, словно пальцы садовника, внедряющиеся в почву при пересаживании цветка. Другая рука ощупывала органы снаружи. Корень жизни величиной с гусиное яйцо касался теплой земли внутри. Затем врач, как будто брал лопату, чтобы вскопать роскошную клумбу, взял смотровое зеркальце из руки медсестры.

Осмотр закончился. Врач вымыл руки и обратил к пациентке лицо с улыбкой, выражавшей преданность всему человеческому роду.

– Мои поздравления, – сказал он.

Ясуко подозрительно молчала. Глава гинекологического отделения велел медсестре позвать Юити. Тот вошел. Врач снова повторил: