Он всыпал в стакан несколько упаковок сахара, с наслаждением отхлебнул невкусный, но горячий напиток и спросил:
– Долго ещё ехать?
– Минут через двадцать Сортировочная, – доложил проводник. – Стоянка пять минут. А там уже пустяки – меньше чем через час прибудем на конечную.
На Сортировочной никто из вагона не выходил, новых пассажиров тоже не было. Борис пробежался до соседнего вагона и стрельнул у тамошнего проводника сигаретку (свои закончились). Когда состав тронулся с места, Ленков заглянул в своё купе – там никого не было. Китель напарника валялся на смятой постели.
Проводник пожал плечами: баба с возу, кобыле легче. Деньги с безбилетного пассажира он получил, а остальное Борису Ленкову – по барабану…
Только на конечной станции он заметил пропажу сменной обуви, но тут же об этом позабыл – совсем старые были ботинки, разношенные.
А Безбородый ехал в быстро приближающейся к городу электричке. На его коленях стояла корзинка с грибами, купленная у какой-то старухи. Таких, как он, в вагоне было много – год в этих местах выдался грибной.
Ноги нарушитель старательно прятал под лавку – ботинки проводника оказались на несколько размеров больше, чем нужно, в цирке в такой обувке выступать, а не по лесу ходить. Безбородый опасался, что кто-нибудь это заметит, но не щеголять же ему было в «чунях» Корноухого Ли…
Впрочем, никто не обращал на «грибника» внимания. Проходивший по вагону контролёр что-то черканул на протянутом ему билете, а шедший за ним милиционер скользнул по Безбородому равнодушным взглядом: трезвый, не дебоширит, правил не нарушает. Одет в старенький костюм, так ведь для входа в лес дресс-код пока не ввели.
Ничего этого Зубцов конечно же не знал…
Андрей повертел в руках пачку цейлонского чая, заваренного хозяином, – настоящего, привезённого прямо со Шри Ланки, и констатировал:
– Хорошо живёшь.
Алексеев хотел отшутиться, но вместо этого спросил:
– К нам-то тебя каким ветром занесло? Да ещё посреди лета.
– Вызвали, – пояснил друг и добавил: – Вообще-то есть, Олежек, ощущение, что сократят меня.
– Вот те на! – удивился журналист. – Ты ж кандидат наук.
– И что? В отделе нас всего трое осталось. Кого сокращать директору: своего сына, сноху или, пускай и кандидата наук, но чужого семье человека? Ответ, по-моему, очевиден.
– И чем же ты займешься? – Олег с тревогой посмотрел на друга.
Зубцов пожал плечами:
– Не знаю ещё. Вообще-то жизнь мне постоянно крылышки подрезает. В детстве, помнишь, мечтал я стать зоологом, ездить по миру, открывать новые виды растений и животных. В институте объяснили, что нечего дурью маяться, и стал я не то ихтиологом, не то рыбоводом. В принципе тоже неплохо, но теперь и этого лишают… Не пропаду, конечно. Схожу в университет, в сельхозинститут, может быть, там специалисты нужны. Ну а если нет… Придётся переквалифицироваться. Понять бы ещё, в кого. В управдомы меня вряд ли возьмут[24]
… Но что-нибудь придумаю. Ты же вон тоже безработный, а не пропадаешь.Журналиста неприятно кольнуло: знал бы Андрюха об «особых обстоятельствах», в которых Алексеев неожиданно оказался…
А друг тем временем продолжал:
– Ладно! Проблемы следует решать по мере их поступления… Ты мне лучше о наших общих знакомых расскажи, я же здесь бог знает сколько времени не был. Где Карпов? Как «электровеники» поживают? Что у именинницы, к которой они нас тогда затащили, Людмилы, кажется? Супруг её по-прежнему в синяках ходит?
– Карпов куда-то исчез, – ответил Олег. – Вскоре после того случая получил квартиру на другом конце города, чуть ли не у аэропорта, и как-то постепенно затерялся. Танька в Москве, Тонька в Барнаул перебралась. Петро давно уже в Израиль уехал, у него там какая-то родня, седьмая вода на киселе, обнаружилась. В синяках он ходит или без оных, я не осведомлён. А Люда умерла. Сердце… Знаешь, Андрюха, вроде я с ними сильно и не дружил, от «электровеников» порой не знал, как отделаться, а вот поди ж ты, скучаю по ним всем.
– Это ты по ушедшей молодости скучаешь, – печально улыбнулся Андрей. – По жизни, которая никогда уже не вернётся… А, по-моему, самое страшное – это навсегда терять близких тебе людей: родственников, настоящих друзей… Хотя… Мне порой в голову приходит: хорошо, что родители не дожили до этого кошмара. И здорово, что нет у меня семерых по лавкам, отвечать в наше безумное время только за себя самого всё-таки легче. Знаю, что нехорошо так думать, нечестно, гоню эти мысли, а они опять возвращаются…
– Знакомое состояние, – согласился Алексеев. – Сам то и дело похожее ощущаю… Я, Андрюш, иногда мечтаю: собрать бы вместе всех, кто мне по-настоящему дорог, помочь им жить, как подобает человеку…
– Не выйдет, – возразил Зубцов. – Уголок рая среди ада не построишь, – и с каким-то ожесточением продекламировал: