Заратустра. Смеющийся пророк

Но это трудно себе представить: жить четыре месяца одному... Да еще когда тебе каждый день говорят об этой женщине: "Она такая миленькая, такая хорошенькая. Знаешь, я даже боюсь, что не смогу любить настоящую женщину. Ни одна настоящая женщина не может быть так красива и послушна".

Мало-помалу другой ученый тоже стал чувствовать, что ему нужна женщина. Однажды, когда друга не было дома, он решил воспользоваться случаем. Он надул резиновую женщину и воскликнул:

— Боже мой! Она гораздо красивее любой Софи Лорен!

Он не смог устоять и занялся любовью с этим резиновым мешком. И на этом дело не кончилось: играя с ее резиновой грудью, он прокусил ее, и женщина улетела в окно! Воздух вышел так неожиданно, что она вылетела в форточку. И как раз в этот момент вернулся его друг. Он сказал:

— Ну, все. Я предупреждал тебя, но ты не слушал. — И он застрелил предателя.

Через четыре месяца он вернулся в деревушку, чтобы купить кое-что. Продавец спросил:

— Как вам нравится женщина? Да, я что-то не вижу вашего друга.

Ученый ответил:

— Не говорите мне о нем. Он мне не друг. Мне пришлось пристрелить его.

— Пристрелить? За что?

— Он заигрывал с моей женщиной. Я за нее заплатил. Мало того, он испортил мою женщину, и я пришел за новой.

Продавец не мог поверить, что ревность может быть так тяжела — и по такому банальному поводу.

Но ревность держит вас внизу. Гнев делает вас тяжелыми. Конкуренция, жажда собственности сделали вас пигмеями; иначе вы тоже были бы великанами, подобно Заратустре или Гаутаме Будде.

Заратустра говорит: Враждебен я Духу Тяжести. Вместо того чтобы перечислять все, что делает вас тяжелыми, он просто пользуется словами Дух Тяжести. В них содержится все, что отягощает вас.

...Поистине, смертельна, непримирима, исконно вражда моя!

Я могу теперь спеть об этом, и хочу петь: хотя один я в пустом доме, и придется петь песню для собственных ушей.

Есть, конечно, другие певцы, у кого только в полном доме голос делается мягким, жест — выразительным, взор — красноречивым, сердце — бодрым: но я не похож на них.

Эти певцы — не настоящие. Песня приходит не спонтанно. Их песня — товар. Им нужна публика — покупатели; они не могут петь в одиночестве. Они не могут быть цветами, что цветут в одиночестве глухого леса, куда никто не заходит. Но цветок цветет всеми своими красками и отдает ветрам свое благоухание — не заботясь о том, достигнет ли оно чьих-нибудь ноздрей, увидят ли чьи-нибудь глаза его прекрасные краски. Это внутренний рост. Он не будет ждать прохожих, толпы, которая станет оценивать и аплодировать.