Заратустра. Смеющийся пророк

Жизнь меняется так быстро, что к тому времени, когда вы написали законы, они уже устаревают. Вот почему Заратустра говорит: Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.

Почему наполовину? Потому, что к тому времени, когда вы их допишете, они будут уже неактуальны. Нужно жить спонтанно, а не соответствовать каким-то писаным законам. Нужно взять ответственность целиком на свои плечи.

Он не может сказать... потому что это было написано Ману пять тысяч лет назад, или Моисеем четыре тысячи лет назад, или сказано Иисусом два тысячелетия назад. Возможно, это было правильно в то время, когда утверждалось, но теперь все эти скрижали законов разбиты. А новые написаны наполовину. Новые скрижали никогда не будут дописаны. К тому времени, когда они будут дописаны, они станут старыми, их разобьют и бросят в ту же кучу, что и старые.

Когда же настанет час мой? Он говорит: "Я жду". Чего?

— жду своего часа... час

моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям.

Теперь, пожив в горах, в уединении, его видение прояснилось, и также ему стало яснее человеческое невежество. Он чувствует, что появилась возможность; может быть, он сможет принести какой-то свет в темную ночь человечества.

Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение. Он очень чувствительный человек. Он хотел бы дождаться точного времени — когда его смогут услышать, когда его смогут понять. Как ему узнать, что пришел его час?

Есть символ, который возвестит этот час: смеющийся лев со стаей голубей.

Когда лев засмеется вместе с невинными голубками — мое время пришло. Когда лев сможет играть с невинными детьми — мое время пришло. Другими словами, согласно его категориям, верблюд становится львом, когда он восстает против рабства, и лев становится ребенком, когда он дорастает до невинности.

И пока человечество не достигнет этой невинности, для него невозможно понять Заратустру.

В ожидании говорю я сам с собой, как тот, у кого достаточно времени. Никто не рассказывает мне ничего нового: вот и я расскажу сам себе — о себе. Он один; в горах нет больше никого. Он рассказывает самому себе — возможно, для того, чтобы услышать слова ясно, ибо вскоре он будет говорить это людям. Он отшлифовывает слова, оттачивает их, делает их рациональнее, понятнее, человечнее.

Когда пришел я к людям, то обнаружил, что восседают они на старом предубеждении своем: все верили, что давно уже знают, что есть для человека добро, и что — зло. Это его первая атака на человеческие представления о морали, о добре и зле — что человек …восседает на старом предубеждении своем. Каждый думает, что уже знает, что правильно и что неправильно, что такое добро и что такое зло. Вы можете увидеть это в самих себе, вы можете увидеть это вне себя.