Заре навстречу

Ирина взяла дочь на руки, пошла.

— Может быть, и свекровь моя… отсутствует, — сказала она грустным серебристым голосом, — и если не найду никого из своих… тогда уж я к вам… на эту ночь.

— Милости просим, милости просим! — кричал ей вслед старик.

Ирина шла и постепенно успокаивалась. Пришла победа — жданная, желанная, значит, и свидание будет рано или поздно. Озираясь, она жадно впивала то новое, что можно было заметить с первого взгляда.

Постояла у огромной карты фронта. Прочла табличку, писанную на жести: «Губревком»… И другую: «Городской организационный комитет РКП(б)».

— Зайду! — решила вдруг она.

В городском организационном комитете было голо и бедно. Ни занавесок, ни скатертей в приемной. Стоит длинный голый стол посредине, возле него некрашеные табуреты. На столе — толстая подшивка «Правды» и тоненькая — местной газеты. На стене большие плакаты и писанный углем портрет Карла Маркса.

Ирина направилась было в смежную комнату, но ее остановила беленькая тоненькая девочка-курьер.

— Там никого нет, обождите здесь, товарищ! Вышли ненадолго в ревком.

Ирина присела.

— Ребеночка мне дадите подержать? — помолчав, спросила девочка, глядя на Ирину веселым, приветливым взглядом. — Я не уроню! Я умею водиться!.. Мы поиграем, а мама газетки посмотрит, — сказала она, беря Машу на руки. — А мама наша пусть газе-етки почи-та-а-ет, — тихо пропела девочка. — Можно ее пометать немного? Я не уроню!

— А кто секретарь комитета? — спросила Ирина.

— Товарищ Чекарева.

— Мария? А она скоро придет?

— Скоро, скоро, скоро, скоро, — напевала девочка, подбрасывая на руке Машу. Ребенок взвизгивал, а нянька смеялась от удовольствия.

— А не знаешь, девочка, Ярков в городе или нет?

— Товарищ Ярков здесь. А вы чьи будете, что всех наших знаете?

— Светлакова, — ответила Ирина, раскрывая последний номер местной газеты и не замечая, что веселость девочки разом исчезла, сменилась выражением испуга и сочувствия.

Ирину захватило чтение.

Все девять номеров, вышедшие в освобожденном городе, были полны разнообразным живым материалом.

Каждая статья, каждое сообщение радостно волновали сердце Ирины.

«Мы не позволим Колчаку вернуться на Урал, — говорили на митинге рабочие Верхнего завода. — Если он вздумает вернуться, напорется на наши штыки».

«Отделом городского хозяйства составлена смета расходов по декабрь тысяча девятьсот девятнадцатого года. Она достигает четырех миллионов рублей…»

«Детский день прошел с успехом. Десять тысяч детей собрались на площади с плакатами „Мы, дети свободы, приветствуем труд!“, „Дети воли и труда, сюда!“ и т. д. Прошли с пением в сад „Красная звезда“. Просмотрели спектакль, концерт, басни в лицах. Был оркестр. Были во всех павильонах питательные пункты. Учителя разносили на подносах горы бутербродов, орехи, конфеты, фруктовую воду. Скамеек не хватало. Дети завтракали, сидя на траве. Так веселились дети трудящихся в саду, который еще недавно принадлежал недоброй памяти буржуа Охлопкову…»

«На днях было вынесено обязательное постановление Перевальского губревкома о том, что одежда и обувь, оставшиеся от бежавших буржуев, передаются в распоряжение отдела социального обеспечения для снабжения приютов, богаделен, а также частных лиц, пострадавших от контрреволюции. Во исполнение этого постановления установлен такой порядок выдачи…»

Ирина листала страницу за страницей, приближаясь к первому номеру, который, как это всегда бывает, лежал на самом низу.

Она прочла о первом заседании губревкома, которое заслушало доклады о состоянии белогвардейских учреждений, оставшихся в городе…

О том что государственный банк «открывает свою работу»… что в бюро металла удалось привлечь нескольких специалистов, часть — очень видных… что «на заводах наблюдается сильный подъем энергии рабочих, а средний элемент не проявляет подобной работоспособности»…

О том, что «оргсобрание коммунистов обсудило организационные вопросы: кого и как принимать в партию, как разъяснять партийные обязанности»…

Отдел извещений свидетельствовал о широко поставленной просветительной работе — город захлестнуло потоком лекций, докладов, бесед.

В глаза ударила широкая траурная рамка и строки жирного шрифта: «Обнажите головы, рабочие Урала! Сегодня мы чтим светлую память уральских коммунаров, павших в борьбе за торжество социалистической революции!»

Сдерживая дыхание, Ирина пробежала глазами вступление, говорившее о том, что после освобождения Урала закипела творческая работа пролетариев, но что радость победы омрачена скорбью о погибших товарищах. Она пропускала целые строчки, искала имена…

«…Не все вернулись в родной город…»

«…все силы свои отдали…»

«…они погибли с оружием в руках, как богатыри духа, товарищи…»

Имена Ильи и Хромцова, стоящие рядом, задрожали… буквы рассыпались, зашатались и снова встали с беспощадной ясностью. В глазах зарябило, померкло. Потом Ирина снова увидела страшные слова, и снова свет погас.

Она сидела неподвижно, боролась с дурнотой.

Но ведь предстояло еще узнать, где и как погиб… где искать могилу.