Заре навстречу

— Я не ожидал, что вы так невежественны! — с каким-то удивлением сказал после паузы Илья. — Неужели вам не ясно, что борьба идеализма и материализма— это борьба партий? Что философия последователей Маха и Авенариуса — это философия реакционная? Откройте глаза пошире: вы увидите, что разногласия философские идут об руку с разногласиями политическими!

И с неожиданным пылом Илья произнес гневную речь о позорных годах реакции, об отходе интеллигенции…

— Вы на личности переходите? — обиделся Горбунов.

— Лучше прекратим разговор, — сказал Илья, — ни к чему он не приведет. Мы ведь начали о религии, — обратился он к отцу Петру, — так давайте я вам раз и навсегда скажу, Петр Кузьмич, то, что я думаю о религии и о духовенстве!

— Занятно! — с вызовом сказал отец Петр.

— В этой гнилой атмосфере упадка, о которой я только что говорил, религиозные настроения усилились… Это, к сожалению, факт. Ударились в религию царь, царица, всякие там Пуришкевичи… кадеты, октябристы… интеллигенция… все тонет в этом дурмане… Религия — орудие реакции. Ее задача — одурманить трудящихся, отвлечь их от классовой борьбы. Как она Бредит рабочему делу, просветительной работе в массах! Религия вредна! Роль духовенства постыдна!

— Ого, «постыдна»! — с крикливыми нотками в голосе начал отец Петр. — Я — честный поп! По убеждению! С принципами!

— Тем вы вреднее!

— Вреднее?! Вы думаете хоть, о чем говорите? — рассердился поп.

— Думаю… Подумайте вы! Подумайте: следуете ли вы правилам вашего вероучения… способны ли, к слову, пострадать «за правду», «быть изгнанным правды ради», защитить обиженного, обличить «неправедного судью»? Ну?

— Конечно, я не святой… Но неправду обличаю… вот хоть Мироносицкого… Да что вы ко мне привязались? Вы и сами-то похвастаться принципиальностью не можете!

— Я?

— Вы. В бога не веруете, попов презираете, а венчаться придете.

Помолчав, Илья тихо и твердо сказал:

— Не приду.

Отец Петр с недоумением поглядел на собеседника.

— Вот куда споры заводят, — с сердитым смехом сказал он. — Заспорил, раззадорился, от невесты готов отказаться!

— Я не отказываюсь.

Отец Петр вспылил:

— Опять за то же! Понес ерунду, вожжа ему под хвост попала. Теперь я не отстану: говорите внятно то или другое? Вы отказываетесь, или вы венчаетесь?

— От Ирины не откажусь никогда. Венчаться не пойду.

— Без венца! — даже задохнулся отец Петр. — Да кто же вам отдаст ее на всеобщее посмеяние? Не бывать этому! «Жених»!.. У моей коровы такие-то женихи!.. Нет, Матвей вас мигом выставит из женихов.

— Только Ира может «выставить» меня, — ответил Илья, с суровой печалью глядя в окно.

VI

В Петербург приехали в воскресенье утром.

Илья прежде всего отправился в лечебницу Владимирского, узнал, что профессор принимает вечером по средам и пятницам. Можно было, не возбуждая подозрений, посвятить эти дни осмотру города, как это сделал бы всякий провинциал, впервые попавший в столицу.

Бродя по Петербургу, Илья узнавал знакомые места.

Стояла серая, сырая оттепель, — даже представление о петербургском климате не нарушилось!

Впечатление от репродукций, фотографических снимков, от прочтенных описаний давно уже превратилось как бы в личные воспоминания, в воспоминания, несколько потускневшие, утратившие живость красок и деталей. Так он узнал Медного всадника, Исаакия, Адмиралтейскую иглу, Неву, широкие проспекты.

Он сверялся с планом города, заглядывал в путеводитель, купленный в вокзальном киоске, и шел себе да шел. Ориентироваться здесь было так же легко, как в Перевале, Илья улыбнулся сравнению, но, подумав, признал, что сравнение это имеет основание: Перевал, построенный по приказу Петра Первого, спланирован наподобие Петербурга: те же широкие проспекты и пересекающие их улицы.

Чем пристальнее он вглядывался в Петербург, тем сильнее чувствовал этот город.

По этим улицам когда-то Пушкин ходил!..

Вдруг Илья вздрогнул, ему показалось: пламенные глаза Белинского, «голубые, с золотыми искрами», обожгли его… Он даже посмотрел вслед худощавому студенту, который так походил на Белинского…

В глаза бросилась афиша с крупными буквами: «Собинов»… В витрине книжного магазина увидел он портреты Чехова, Толстого, Блока, Бальмонта, Леонида Андреева…

Мертвенно-тихий Зимний дворец глянул на Илью с холодной угрозой, напомнил ему о Кровавом воскресенье… Серая громада Петропавловской крепости — о сырых казематах, о виселице, о палачах…

Но не о смерти и уничтожении думал Илья, глядя на крепость. Он думал о силе идеи, о гордой силе человека-борца! «Труды, написанные Лениным в тюрьме, вечно будут жить! Вечно!.. И разве не здесь создал „Что делать?“ Чернышевский?»

Поздним вечером в понедельник в квартире старого путиловца-рабочего Илья сидел в ожидании Гордея Орлова. Ждал он недолго. Скоро послышались на лестнице знакомые шаги.

Торопливо, сильно пожимая руку, Орлов спросил:

— Привез резолюцию?

У него даже пальцы подергивались от нетерпения, пока Илья осторожно распарывал подкладку пиджака, чтобы достать документы.

Гордей прочел резолюцию вполголоса, вдумываясь в каждую строчку.