Заря Айваза. Путь к осознанности

— Боже, помилуй! Созидательные силы космоса, помогите мне! Айваз, облегчи мое мучение! — В одной из крошечных частей моего сознания пробежала насмешка над моей собственной слабостью. Мое сознание снова наполнилось страданием. Затем мне показалось, что где-то далеко позади моих закрытых глаз в темноте с оранжевыми пятнами показалась голова Ламы. Он смотрел на меня с ужасающим хладнокровием. Он так сильно сжал губы, что их почти не было видно, вокруг уголков его глаз прорисовывались крошечные морщинки, намекая на его нечеловечную улыбку, словно мои мольбы забавляли его холодное как лед одиночество. Эти ощущения длились недолго, после чего исчезли.

— Какой же я дурак, — сказал я партнеру. — Как только мне становится лучше, я начинаю хвастаться. Словно я уже настолько духовно повзрослел, что мне хватает прослушать всего одну кассету Йогендры, чтобы считать себя Мастером. Будто я тороплюсь домой, чтобы начать вести свои «Интенсивы». Мне всегда были противны хвастуны, и я — самый худший из них!

Мой партнер смотрел на меня глубоко понимающим взглядом. Из разговора с ним я выяснил, что он был евреем, и что он всегда хотел ощутить подлинную любовь и изменить свое имя: «Я хотел взять имя Лавджой.[4] Мои родители, православные евреи, сурово отнеслись к этому. Я сделал их по-настоящему несчастными. Я думал о самоубийстве… Нашел даже пистолет, но мне не хватило сил сделать последний шаг. Я осознал свою никчемность, неготовность выполнить такое простое задание, как спустить курок. Каждый день многие люди поступают таким образом, а я не могу. Мне слабо сделать это».

Ему было около тридцати пяти. С его симметричными чертами лица, смуглой кожей и блестящими черными волосами он больше походил на итальянца, нежели на еврея.

«Женщина, с которой я живу, хочет выйти замуж, но я ее не люблю. Я хочу испытать любовь с прекрасной девушкой, а она… она не столько уродлива, сколько просто не возбуждает меня. Она мила, признаю, очень душевна, но она не то, чего хочет мое сердце… Как мне сказать ей, что я не люблю ее? Я уже причинил столько боли другим…»

В моем сознании пролетела мысль о том, сколько боли причинил другим я. Каким-то образом в нем было заключено несчастье тех людей. Затем что-то распороло меня изнутри, оставив глубокую дыру, через которую просочилась досадливость, заставив меня стонать от беспомощности. От хлынувших слез я на мгновение потерял из виду своего партнера. Сучи схватил меня за плечи и сильно потряс, пытаясь заставить меня открыть глаза, в то время как Кали пронзительно кричала мне в ухо:

— Удерживай внимание на партнере. Сейчас его очередь. Удерживай на нем внимание, ты меня слышишь?!

Это было бесполезно. Я окончательно потерял себя в охвативших меня сильных эмоциях. Я не рыдал, я выл. Раздался гонг. Люди неспешно начали подниматься на обед. Я остался в зале наедине с горем и ощущениями прохлады, вызванными слезами, высыхавшими у меня на щеках.

Надеяться было не на что. Исчезло все, остался лишь я, беззащитный перед своим страданием. Я сфокусировался на себе, несчастном от того, каким я был, и в этот же момент произошло чудо. Моя голова медленно поднялась вверх и откинулась назад, руки вытянулись вверх ладонями наружу, словно преподносили драгоценный подарок кому-то наверху, стоявшему передо мной. Я словно наблюдал за собой изнутри, через какой-то внутренний глаз, который открыл впервые в жизни, в мягком излучавшемся отовсюду свете. Я мягко, как дыхание спящего младенца, проник внутрь себя, в туловище, голову и конечности, несмотря на то, что уже был там. Каким-то образом я снова объединился с собой, это трудно объяснить, ведь я никогда на самом-то деле не был разделен. Мысль тихо прошла сквозь мое сознание — вот оно! Я всегда был одним целым с самим собой, я всего лишь не понимал этого. Я осознал это и в то же мгновение понял, что всю свою жизнь, все эти годы жил лишь ради этого момента. Он вбирал в себя все: все мои переживания, прошлые воспоминания и предчувствия будущего, начало и конец. Я медленно открыл глаза.

В зале была лишь Сати, сидевшая слева в трех шагах от меня и пристально наблюдавшая за мной. Она перестала казаться иссохшей девой, теперь она выглядела, как очаровательная женщина, которую мог полюбить любой. Она нежно и счастливо улыбнулась, словно понимала, в каком состоянии я находился, и сказала:

— Пора пообедать, ты должен перекусить что-нибудь.

Я мог поесть, а мог и пропустить обед, особой разницы не было. Меня больше волновали иные вопросы.

— Спасибо, Сати, — сказал я, испытывая благодарность ко всему миру, в котором оказался в тот момент. Все события и люди в моей жизни, мало того, все существа были прикреплены к этому переживанию, которое, очистив меня от грязи, придало мне непревзойденный блеск. Был лишь я, такой, каким всегда был, без каких-либо излишеств или недостатков. Один лишь Я, охватывающий все вокруг.