Заря Айваза. Путь к осознанности

Тогда во мне что-то взорвалось, да так громко, что я действительно услышал этот взрыв. Он чем-то напоминал звук трескающегося стакана, когда в него наливаешь горячую жидкость. Из меня потоком выплеснулся крик отчаяния. Меня пошатывало при ходьбе, я едва видел очертания лесного склада в конце улицы. У домика при складе почти никого не было, когда я подошел к его грязному входу. Снег усилился и таял до того, как попадал на сырую землю. В комнате горел свет. Мне не нужно было заглядывать туда, я знал, что он был там один. Мои залитые слезами глаза увидели его размытые очертания — мужчина сидел за маленьким столом, склонившись над бумагами. Не вытерев ног, я вошел внутрь. Он медленно поднял голову и посмотрел на меня:

— Что теперь не так? — удивленно спросил он.

Я стоял у двери, скривив губы, как мать во время ее недавнего горького плача. Рот не шевелился, в горле образовался ком, я не мог проронить ни слова. Волоча ноги по полу, я подошел к нему и кинул на его стол смятую банкноту. Он понял все в мгновение ока.

Мягко улыбнувшись, он кивнул головой и сказал:

— Не плачь, сынок. Все хорошо.

Мое напряжение сразу же ослабло, и из меня хлынул поток слез. Я рыдал так громко, что меня, наверное, могли услышать все вокруг, но перед складским домиком никого не было. Я хотел сказать ему, что моя мать не могла лично принести ему извинения, что мне самому стыдно за то, что я никак не мог поверить в такую доброту, и что когда-нибудь я отплачу ему тем же… Но я лишь рыдал и рыдал.

Он медленно вышел из-за стола и, обняв, прижал мою голову к груди. Я мог чувствовать запах его одеколона, перемешавшегося с запахом табака, тепла, безопасности, добра и всего, что сопутствовало этому моменту. Он погладил мою щеку и голову своей теплой сухой ладонью и сказал:

— Ты очень хороший мальчик. Боже мой, столько добра в таком маленьком человечке?!

Я был окончательно сломлен, разбит на кусочки, в тот момент изнутри меня доносился только стон и затяжной, одинокий плач.

Я не помню, как вышел наружу. Словно в трансе, я брел вниз по заснеженной улице. Я не прекращал стонать, мой стон прерывался лишь плачем оставленного всеми ребенка, подступавший ко мне из глубин какого-то темного бездонного колодца. Я остановился у сырого водостока и в бессилии оперся на него. Вокруг меня столпились люди и что-то такое спрашивали, чего я никак не мог понять. У меня перед глазами возник образ того мужчины.

Я простоял так час или два, не помню. И в какой-то момент успокоился. Люди разошлись, и поблизости никого не осталось. Я вытер рукой слезы и взглянул глубоко внутрь себя — от отчаяния не осталось и следа. Печали больше не было, и в то же время я ощущал тепло, словно какой-то невесомый жидкий свет заполнил все мое тело. Лицо горело, перчаток не было, ноги в поношенных ботинках пронизывались сильным теплом, словно я все еще держался за теплую руку своего добродетеля. Я понимал, что изменился от прикосновения этой руки. Я СТАЛ хорошим…

На этом трудном «Интенсиве» ко мне вновь вернулось то переживание. Теперь я знал, что тогда произошло. Я не понимал, почему я так долго держал это в себе, однако теперь это событие представляло особую важность. У меня возникло сильное желание рассказать об этом переживании участникам, я понимал, что многие из них достигнут просветления после этой истории.

Диада подошла к концу, наступила пора ужина и вечерней прогулки. Я молча смотрел на участников. От них не поступало вопросов, не было слышно разговоров. Они смотрели на меня и друг на друга с неподвижными лицами, редкие жесты, походка, тела выдавали напряжение и скованность. Было слышно стрекотание сверчков на улице и слабое мычание коровы где-то вдали.

— Я должен рассказать вам кое о чем, — медленно произнес я, ощущая грудью влажную от пота рубашку. — Все то, что происходит с вами, отражается и на мне, и на моих ассистентах. Мы все в одной лодке. Ваше страдание — мое страдание, ваши радости — мои радости. Пока вы выполняли упражнение, я вспомнил один позабытый случай, представляющий для меня огромную ценность, и я хотел бы поделиться с вами этими переживаниями…

Я медленно рассказывал свою историю, целиком погружаясь в пережитые мной события. Я оказался на лесном складе, мать плакала, и передо мной появился ангел и коснулся меня своей теплой рукой. Рассказывая историю, я смотрел каждому в глаза и видел в их лицах образ того мужчины. Из-за слез я на мгновение перестал их отчетливо видеть, продолжая при этом чувствовать и разделять их эмоции. В то время как одни тихо плакали, другие громко рыдали. Мой рассказ, краткий и изящно оформленный, подкатился к ним, как жемчужина к ногам. Я знал, что сейчас они раскрылись передо мной, что многие из них станут просветленными, поскольку в этот момент мой ангел прибыл для того, чтобы преподнести некоторым из них просветление. Трясясь, как стрела, поразившая центр мишени, я сказал: