Заря приходит из небесных глубин

Мало кому из детей выпадала такая удача: за одно долгое лето проехать через нормандскую Швейцарию и ле-манские Альпы, чью безмятежную красоту сколько не воспевай, все мало будет, достичь Луары с ее замками и вписать в свою память огромный, ирреальный Шамбор, Шенонсо, перебросивший через речку Шер пять своих белых арок, и Азэ, и Шинон — всю долину наших королей. Потом мы медленно пересекли Пуату, Шаранту и их протяженные пейзажи с вкраплением романских церквей, зеленеющую Гасконь с ее замками, что выныривают из виноградников или возвышаются над ее реками, благоухающие смолой леса Ландов. Наконец, двигаясь вдоль огромных, золотистых, пустынных океанских пляжей, добрались до страны басков и Бидассоа, реки Людовика XIV, где заканчивается Франция и начинается Испания.

С той поры некоторые названия звучат во мне, словно музьпса: Сен-Жан-де-Люс, Ирулеги, Сент-Этьен-де-Байгори.

Почему мне так четко запомнились огромные комнаты былого командорства тамплиеров в Наварранксе, превращенного в гостиницу?

Сен-Жан-Пье-де-Пор тоже врезался в память, потому что там я опьянел — впервые в своей жизни. Трактирщик за обедом немного перестарался, украдкой наполнив мой бокал, и я встал из-за стола довольно шумно, заявив, что собираюсь «пожить своей жизнью». Это отправление к свободе завело меня не дальше конца квартала.

Еще до поездки среди моих игрушек была карта французских департаментов в виде разъемной мозаики. Теперь она составлялась на моих глазах. Я выучил наизусть названия всех административных центров и супрефектур; они становились реальностью.

Мне показали все классические достопримечательности. Мы побывали в Лурде, где агрессивная коммерция на благочестии неприятно поразила простодушную веру, которая во мне тогда еще обреталась. Побывали в цирке Гаварни. В Люшоне я впервые сел верхом, совершив прогулку на крупном смирном пони, и испытал от этого живую радость.

Что еще мне запомнилось из этого кругосветного путешествия по Франции? Я собрал в запасники памяти крепостные стены Каркассона, Нима, его арен и Квадратного дома, арлезианский Прованс, куда буду так часто возвращаться и столь же часто проезжать по залитой солнцем дороге вдоль Лазурного берега, петляющей по горным карнизам над самым синим на свете морем, спускаясь к пальмам Канн и Ниццы, чтобы после Мантона коснуться границы с Италией.

Мы вернулись дорогой Наполеона, дорогой его возвращения с острова Эльба — самого пагубного для Франции из всех деяний императора.

Каждый город — память. Лье за лье во мне откладывалась наша история, творившаяся здесь после римской античности.

Мы добрались до Эвиана и пересекли озеро Леман на большом белом прогулочном судне. Выпили чаю в Швейцарии, в Лозанне.

Отныне я знал почти все пределы Франции, физически осознал страну, которой уже гордился и которой желал послужить с некоторым блеском.

III

Разорение

По возвращении из этого путешествия мой отец помрачнел. В деревне часами молча глядел на породистую домашнюю птицу или на русских кроликов, скакавших в крольчатнике. Но явно уже не получал от этого никакого удовольствия. Счастливая пора для него миновала.

В Париже он каждый вечер внимательно читал биржевую страницу газеты «Тан», чего никогда прежде за ним не замечалось. И опять молчал.

Гигантский финансовый крах, который поразил Соединенные Штаты в 1929 году, став причиной стольких разорений и самоубийств, через пару лет добрался до Франции. И мой отец день за днем видел, как тает его состояние.

Поняв, что ему уже не хватит средств для жизни на прежнем уровне, к которому мы привыкли, он принялся подыскивать себе какую-нибудь службу. Но как ее найти почти в шестьдесят лет, не имея ни квалификации, ни опыта, в то время как банковские, промышленные и коммерческие предприятия разорялись и множество людей теряли свои места?

Ему требовалось самому добыть средства к существованию, и он решил заняться разведением домашних животных. Он предпочел бы лошадей, но это требовало вложений, которые намного превосходили его возможности. Собаки? Дело тоже дорогостоящее и весьма ненадежное. Тогда он остановился на птицеводстве, в котором после лет, проведенных в Нормандии, немного разбирался.

Место для своей птицефермы он искал поближе к Парижу и нашел в Кламаре, на краю Медонского леса. С заурядным уродством дома ничего поделать было нельзя, разве что скрыть за завесой зеленого винограда; зато участок, использовавшийся прежде для огородов, был достаточно обширен, чтобы разместить на нем курятники, гнезда для наседок и клетки для цыплят. И к тому же прямо напротив дома простирался лес, самый дикий в предместье столицы, потому что ни одна дорога через него тогда еще не пролегала.

Поскольку Кламар соседствовал с Ванвом, где находился лицей Мишле, куда я был записан, мне не пришлось его менять.

Для покупки, так как брать взаймы отцу казалось недостойным, он продал наибольшую часть своего портфеля ценных бумаг, причем по отчаянно низкому курсу.

На следующий же день, словно биржа только того и ждала, котировки начали подниматься.