Из клиники Стефанию Кукушкину выписали через два месяца, она была, как и прежде красивая, только чуточку бледная. Стефа Кукушкина лучшая студентка последнего курса факультета иностранных языков Педагогического института за два месяца отсутствия отстала от сокурсников в учёбе, но быстро нагнала и закрыла все «хвосты». Чтобы подработать, Кукушкина брала в редакции местного издательства стихи иностранных поэтов. Переводила изящно, легко, хорошим стилем и слогом. Гонорары получала достойные. На них покупала модную одежду и не отказывала себе в развлечениях: ходила в театры, на новые выставки и даже иногда в ночные клубы. Знакомые дивились: «Недолго ты горевала, девонька!».
Никто не догадывался, желание жить появилось у Стефы, как только она поняла, что внутри у неё забилось сердечко её с Егором сына.
Леонид Сперанский каждый день звонил Стефе в клинику. Когда появлялась возможность уйти в увольнение, просиживал в палате, водил гулять по больничному скверу, иногда подъезжал на машине отца и увозил девушку в Парк Победы к знаменитому памятнику «Журавли» – сорокаметровой стеле с двенадцатью журавлями, летящими на запад – туда, откуда не вернулись солдаты с войны. Стефа любила сидеть на лавочке у подножия памятника, там пятым журавлём в клине был её Егор, так решила она. Это была только её тайна, о которой Леонид даже не подозревал.
Сперанский знал о ребёнке и всё же, как только Стефа выписалась из больницы, сделал предложение стать его женой. Она согласилась. Но выставила одно условие – не трогать её до рождения ребёнка. Через три месяца они поженились, а ещё через два лейтенант Леонид Михайлович Сперанский вместе с молодой супругой отправился служить в полк, расквартированный на территории дружественной страны, Германской Демократической Республики. Стефанию Петровну Сперанскую уже никто не звал Льдинкой, с лёгкой руки своего мужа она стала Шахерезадой.
Поперву Стефа ходила по военному городку, стараясь не попадаться на глаза жёнам офицеров – больших любительниц «перемыть друг другу кости». Позже привыкла, перестала их замечать. А совсем позже, они стали обходить Стефу лишь потому, что любое упоминание имени Шахерезада, только усиливало интерес к ней их собственных мужей. Мужья и без того были внимательны к жене офицера Сперанского. При встречах отдавали ей честь, выгибали грудь и раздували ноздри. Шахерезада благосклонно принимала знаки восхищения, одаривала почитателей холодной улыбкой, а совсем, совсем позже – презрительным взглядом пантеры, если поклонники мешкали или забывали приложить ладонь к козырьку фуражки. Однажды одна из жён, увидев подобное салютование, язвительно бросила вслед Шахерезаде:
– Обычно честь отдают офицеру, а не его лошади…
Стефания Петровна не стала шуметь, она с достоинством и очаровательной улыбкой пояснила:
– Подобным жестом рыцарь прикрывает глаза от ослепительной красоты дамы сердца. Приходите, милочка, ко мне в гости, я вас чаем напою…
Подруг у Сперанской почти не было, а те немногие, что были, остались от прошлой жизни. Они изредка писали, звонили, но и в них Стефания потихоньку перестала нуждаться. Пока её муж успешно продвигался по карьерной лестнице, Стефа занималась рукоделием – плела из бисера изящные, удивительные по красоте украшения. Каждое новое ажурное изделие выгуливалось ею с особым шиком и вызывало зависть и огорчение женщин гарнизона. Новое имя «Шахерезада» накрепко приросло к Стефе Кукушкиной. И она старалась этому имени соответствовать.
Глава 10
Нажимая кнопку звонка на на въездных воротах дома Лениных, Михаил в ожидании нетерпеливо топтался на месте. Хотелось быстрее попасть в тепло, выпить горячего чая и расслабиться. Расслабиться и согреться было необходимо. Предыдущие пять часов Михаил провёл на улице, контролируя работу опергруппы, выехавшей на ограбление с убийством охранника магазина «Золото» в центре города. Торговое заведение не вмещало всех задействованных в расследовании, и оперативники долго ждали на улице, когда эксперты закончат свою работу.
Железный коробок домофона, наконец, отозвался голосом хозяйки:
– Мцыри, привет, проходи!
Щелчок – и механизм распахнул кованую калитку.
С той первой встречи с Ольгой в кафе «Горячий шоколад» прошло больше шести недель. Михаила тянуло к Ольге, и она отвечала ему взаимностью. Здесь, в доме Лениных, ему было хорошо, спокойно и уютно. Хозяйка оказалась радушной, в ожидании Михаила жарила его любимую картошку и пекла яблочные оладушки с джемом.
– Мцыри! – негодовала Ольга. – Нельзя каждый раз есть картошку. Ты что, «картофельный барон»? Я хорошо готовлю, и многое умею. Давай завтра голубцов наверчу, пальчики оближешь…
– Нет! – упирался Михаил. – Если хоть раз в день картошки не поем – голодный! Тебе что, жалко? Русскому человеку картошка с селёдкой – первая еда! А на десерт – яблочные оладьи с джемом! Ничего вы женщины не понимаете во вкусной еде. Нам, «гончим», картофан самое то!
Селёдку Михаил загодя покупал в ближайшем универсаме. Сам разделывал. Ольга наотрез отказалась не только готовить её, но и есть.