– Представьтесь, пожалуйста. Назовите свои паспортные данные, – как можно мягче попросил Михаил, однако, запах корицы его раздражал.
– Эльза Фридриховна Леманн, из немцев Поволжья. Родилась в городе Покровске Сартовской области. Мать – приблизительно русская, отец-немец. Имею двойное гражданство: Российское и Федеративной Республики Германии. Проживаю постоянно в Германии, в Грюнвальде. Являюсь двоюродной сестрой Олега Олеговича Бурлакова. Что ещё? Год рождения не скажу, сами в паспорте посмотрите… Меня удивляет, что я попала в разряд подозреваемых. Я его сестра. Я его сделала!
– Уточняю ещё раз – пока в разряд свидетелей. Вы его сделали, в каком смысле? – кашлянул в кулак Исайчев.
– Ну не в смысле слепила из пластилина. Я сделала из него того, кем он сейчас является.
– Являлся, – осторожно поправил Эльзу Михаил.
То, что произошло после произнесённого замечания, Михаил предположить не мог: Эльза ногой мощно толкнула стул, на котором сидел Михаил. Исайчев едва удержался. Вскочив, она прыжками добежала до двери, торкнулась, поняла, что она закрыта, побежала по комнате, размахивая руками и разбрызгивая в плевках слюну:
– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы твой гадкий рот залило цементом. Являлся! Ох, ты! Являлся… – она оскалилась и выплюнула, – он не только мясо, позвоночник и хрен, он «Дело», которое я помогла ему делать… Ходят тут, высматривают, учат жить! Пытают посреди ночи. Кодекс у него трудовой! Ты на рожу свою сытую ментовскую посмотри, работничек! – и, срываясь на визг, подскочив к Михаилу, прямо в ухо заорала:
– Пошёл отсюда, засранец, пошёл. Пошёл…
Михаил с размаху влепил Эльзе пощёчину и в наступившей тишине негромко сказал:
– Если ты, фрау Эльза, ещё раз закатишь истерику. Устроишь цирк. Я решу, что ты убила Бурлакова. Повешу на тебя всех собак и посажу лет на пятнадцать в русскую тюрьму. Сейчас начало осени, но там всё равно жарко, кондиционеров нет. И соседки по нарам научат, как разговаривать со следователями. Так что сядь на этот стульчик и отвечай на мои вопросы. И не дай бог тебе повысить голос хотя бы на тон, это понятно?
Эльза застыла, в упор глядя на Михаила, медленно разжала побелевшие кулаки, передёрнула плечами и на цыпочках пошла к стулу, который Исайчев вернул на прежнее место к бюро, села и, мотая головой, тихонько пробубнила:
– Это понятно… это понятно… это понятно…
Исайчев взял в руки телефон:
– Вызываю санитаров, русского языка не понимаете…
Эльза ещё раз передёрнула плечами, улыбнулась, и как ни в чём ни бывало, произнесла:
– Хорошо, спрашивайте… дальше.
– Расскажите, фрау Леманн, что вас связывало с Олегом Бурлаковым, и что значит ваше выражение «я его сделала» и «приблизительно русская»?
– Как вы думаете, если у моей мамы в паспорте национальность – русская, а у её родной сестры – немка, то национальность получается «приблизительно русская». Теперь по поводу «сделала». Мы с ним выросли в этом городе. Олег на год меня моложе и с детства был лентяем, лежебокой и свистуном. Я в том смысле, что всё мог просвистеть с друзьями и подружками.
– Вы имеете в виду деньги?
– И деньги тоже, но главное, просвистывал драгоценное время, которое мог потратить на учёбу, чтобы в будущем зарабатывать те же деньги. Я в ту пору тоже посвистывала, но вовремя очнулась. Тогда на семейном совете мы решили: поступать Олег будет в военное училище. Там из него сделают человека, ну дисциплина и всякое такое… Между прочим, про училище предложила я. Я и жену ему выбрала…
– Да-а-а?! – изумился Исайчев – Он сам в этом смысле инициативы не проявлял?
Эльза положила ногу на ногу, откинулась на спинку стула, переплела руки на груди и тоном победителя сказала:
– Да вы чё? У него этих вертихвосток было по три пучка одновременно. Вы же видели Олега. Мачо, а в молодости был неотразим: красив, высок, белокур, правда, кареглаз, чуть-чуть до натурального арийца недотянул. Девки за ним табунами бегали, только подковы цокали.
– Сам Бурлаков всерьёз в кого-нибудь влюблён был? Я имею в виду без вашего спроса.
Леманн задумалась, припоминая, и решительно заявила:
– Олегу неведомо было чувство любви. Он и Ирину не любил, терпел. Показывал её своим партнёрам и с удовольствие наблюдал, как у них слюни текут, а сам нет, не любил.
– А вас?
– Меня? – Эльза жеманно пожала плечами и, добавив в голос переливов, произнесла, – нас с Олегом держали в узде близкородственные связи. Если бы не они, у нас могли быть красивые дети. Но мы боялись гемофилии… Олег относился ко мне трепетно. Я главный советчик. Последнее слово всегда за мной. В обиду никому не давал. В общем, любил, – и, спохватившись, добавила, – по-братски, конечно…
– Как планируете жить дальше?
– Я обязана исповедаться? – и взглянув на Михаила, вздохнула. – Поняла, должна. Ещё лет пять-шесть тому назад мы с Олегом обсуждали его завещание…
– Даже так? – удивился Михаил.