– Потому что мы, борясь с большевиками, вместе с тем продолжаем войну и с немцами. Кроме того, защищая хлебородный угол России от большевиков, мы тем самым отстаиваем его и от немецких поползновений, что, во всяком случае, не безвыгодно для наших союзников, – вот почему им, затрачивающим на борьбу с немцами миллиарды, ничего не стоит рискнуть некоторой суммой на поддержку движения, совпадающего с их интересами.
– Каковы ваши надежды на будущее и на что вы рассчитываете при осуществлении его?
– Я твердо верю в полное очищение России от большевизма, и в этом нам окажет поддержку толща российской интеллигенции и, кроме того, крестьянство, которое уже устало от большевиков и готово принять хоть плохонького царя, лишь бы избавиться от насильников.
– Разрешите предложить вам еще один, последний вопрос…
М.В. Алексеев молча утвердительно кивнул головой.
– Если вы не враг демократии, то как бы вы отнеслись к тем формированиям, которые предложила провести ростовская дума из демократических элементов?
– Ничего не имею против принятия их в Добровольческую армию – конечно, если они откажутся от всего того, что сделало из русской армии человеческую нечисть, – и отдам распоряжение о принятии их.
– Простите, генерал, но еще один, последний вопрос: кто стоит во главе командования Добровольческой армией?
– Генералы Корнилов и Деникин. Называю их потому, что шила в мешке не утаишь…
Казалось, все было исчерпано. Наступило молчание… И вдруг, совершенно неожиданно, раздается:
– Ваше превосходительство…
Все невольно повернулись в сторону говорившего: это был Хотинский, эмиссар неказачьей части Объединенного правительства, представитель города Ростова, один из наиболее подозрительно относившихся к Добровольческой армии.
– Ваше превосходительство, теперь только, после ваших разъяснений, мы видим, что под вашим руководством всем можно идти куда угодно…
«Ваше превосходительство», «под вашим руководством», «можно всем идти куда угодно» – этот неожиданный переход к титулованию и все, сказанное левым Хотинским, подчеркивало, с одной стороны, силу влияния М.В. Алексеева, а с другой – устраняло одно из серьезных препятствий на пути дальнейшего формирования добровольческих частей.
После этого собеседования А.М. Каледину и председателю правительства М.П. Богаевскому удалось добиться отмены постановления Областного крестьянского съезда, требовавшего разоружения и роспуска Добровольческой армии как организации контрреволюционной, и провести решение компромиссное: Добровольческую армию оставить в неприкосновенности, установив лишь общий контроль в смысле политическом. В опубликованной декларации Объединенного временного Донского правительства было напечатано: «Существующая в целях защиты Донской Области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание, Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области».
Офицер Добровольческой армии, полковник Генерального штаба Я.М. Лисовой[199]
, прикомандированный к штабу войскового атамана для связи, писал в 1919 году в журнале «Донская волна»:«Болея душой при виде полного развала когда-то могущественной Родины и видя, как грозные результаты этого развала гигантскими шагами приближаются к границам Донской области, а кое-где и перешагнули за черту ее, войсковой атаман в непрестанно тяжелой работе изыскивал пути и способы, чтобы хотя в пределах области задержать процесс разложения, которому в это время подверглась вся страна. Ценою разных уступок, подчас тяжелых компромиссов, ему иногда удавалось создавать кое-какие препятствия надвигающимся грозным событиям, задерживать временно то или иное развитие их. Но едва он, пользуясь этим минутным затишьем, пытался приступить к созидательной работе, как возникали новые осложнения, и притом зачастую с той стороны, откуда их никто не ждал.
Естественно, что всякий новый фактор, несущий с собою начало государственности и являющийся, таким образом, поддержкой атамана в его стихийной борьбе, встречал в его лице самое широкое сочувствие и признательность в самом широком смысле слова. В силу этого, естественно, идея воссоздания русской армии не могла не найти с его стороны самой широкой поддержки.
Само собой разумеется, что сочувствие атамана идее Добровольческой армии имело прямым своим следствием ту широкую и возможную в условиях того времени помощь всем начинаниям ее, о которой только что говорилось. Сказать, что отношения атамана к армии носили только дружественный оттенок, – значит ничего не сказать.
Тем не менее крайне интересно проследить те условия, в которые себя поставил войсковой атаман по отношению к Добровольческой армии, по крайней мере в первый период ее развития.