Читаем Зарождение добровольческой армии полностью

Зарождение добровольческой армии

Я показала мое удостоверение бежавшей из плена: «Предъявительница сего удостоверения, вернувшаяся из германского плена сестра милосердия М.А. Нестерович, председательница благотворительного отдела союза бежавших из плена солдат и офицеров, что подписью с приложением печати удостоверяется. Председатель Крылов. Секретарь Будусов».

Просмотрев удостоверение, комиссар сказал уж менее резко:

– Вы свободны, сестра, но, собственно говоря, зачем вам на Дон?

– Мне вовсе не на Дон. Я – в Кисловодск лечиться. – Тут я прибегла к обычному моему средству: – Вот видите, что со мной? – Ия вынула из кармана окровавленный платок. – Эта дама меня сопровождает, а это мой отчим…

– Вы свободны, но я не советую ехать. Всюду бои. Не доберетесь до Кисловодска.

Прикидываясь наивной, я спросила:

– А если – на Царицын?

– Тоже вряд ли…

– Как быть? – опять спросила я комиссара, уж очень мне хотелось узнать, что там, в Новочеркасске. – Неужели у добровольцев такие силы?

– Много собралось этой сволочи… Да ничего, всех прикончим, – ответил комиссар.

Мы вышли из «комнаты смерти» будто с того света. Комиссар предложил нам сесть в обратный поезд на Москву, состоявший из одних международных вагонов. Другого выхода не было. Мы устроились в купе 1-го класса. Комиссар совсем расчувствовался, провожал нас, поцеловал мне на прощанье руку и пожелал благополучно доехать…

– Может быть, напишете бумажку, чтобы нас в пути не трогали? – спросила я из вагона.

– С удовольствием, сейчас. Заодно и поесть пришлю чего-нибудь.

– Пожалуйста!

Не прошло и двадцати минут, как двое вооруженных рабочих принесли нам какое-то жаркое с картошкой и хлеба. А на бумажке комиссара значилось: «Революционный казачий трибунал Миллерова просит оказывать помощь по пути следования в Москву вернувшейся из плена сестре милосердия М.А. Нестерович и ее семье. Сестра Нестерович революционному комитету хорошо известна». Подпись была неразборчива. Я дала рабочим по 50 рублей. Мы съели жаркое и стали терпеливо ждать отхода поезда.

– Вот как хорошо все кончилось, – сказала я своей спутнице.

Но та ничего не ответила, только непонятно дернулась руками: с ней сделался нервный припадок.

– Знаете что, – обратилась я к полковнику Кузьминскому, – пойду попрошу комиссара освободить и остальных арестованных.

– Вы с ума сошли! Благодарите Бога, что сами выскочили. Ведь у меня в подушках два браунинга зашито, – признался полковник.

Поезд тронулся. На этом страшном обратном пути – какой леденящий сердце ужас! – на наших глазах, на перронах, расстреляли восемь офицеров. Обыски происходили непрерывно. Особенной жестокостью отличался комендант станции Чертково, какой-то 17— 20-летний мальчишка-изувер. В нашем вагоне ехал старый генерал с женою – их не только освободили, но и не отняли у старика золото го оружия. В Миллерове ему выдали бумагу, удостоверяющую его право на ношение оружия. Поезд остановился в Черткове, комендант, окруженный рабочими, подошел к генералу.

– Что это вы с оружием? – крикнул комендант.

– Это золотое оружие за японскую войну, у меня есть разрешение от комиссара Миллерова. – И генерал протянул бумажку коменданту.

– Можете ехать, но оружие мы заберем.

– Да как же так! Ведь мне разрешили, – не сдавался генерал.

– Молчать! – рявкнул комендант и схватился за генеральскую шашку.

– Нет, не отдам… Лучше меня заберите! – кричал генерал, вырывая шашку из рук комиссара.

– Расстрелять эту сволочь! – скомандовал комиссар.

– Расстреляйте и меня, – сорвалась с места генеральша и завопила истерически: – Наемники жидовские, убийцы!

– Выводи их, – распорядился комиссар.

Стали выводить. Кто-то спросил:

– А вещи ваши?

– А на что они нам? – ответил генерал. – На том свете не нужны.

Он пошел, прижимая к груди свое оружие. Я не стерпела и обратилась к комиссару:

– Зачем отнимать оружие, если у генерала разрешение от комиссара из Миллерова?

– Миллерово есть Миллерово, а здесь распоряжаюсь я! Вот и все, – ответил комиссар.

Мы видели затем, как вели пятнадцать офицеров, вместе с этим генералом и его женою, куда-то по железнодорожному полотну. Не было сомнений, что их ведут на расстрел. И действительно, не прошло и четверти часа, как послышались ружейные залпы. Все перекрестились. Немного спустя вошли два красноармейца и стали забирать чемоданы генерала.

– Зачем берете? Это же не ваши, – заметила я.

– А чьи же? – ответил рабочий.

– Генерала. Он может вернуться…

– Не-ет! Его поминай как звали, – засмеялся рабочий, взял чемоданы и вышел из вагона.

– Расстреляли, – сказали хором находившиеся в вагоне.

Не стану описывать других кровавых сцен, чуть не на каждой станции…