Зарождение добровольческой армии

Но и сохранившая дух непримиримости часть офицерства не имела полного единодушия: она разделилась на пассивных и активных. Пассивные скрывали свою непримиримость в себе, ничем, разве только в осторожных словах, ее не проявляя, тогда как другие, активные, искали «выхода», искали возможностей спасения Родины, путей к этому. Одни говорили: «Так долго продолжаться не может» – и бездействовали; другие, говоря то же, – действовали. Выступала на сцену жизни, как никогда до этого, роль воли, воли каждого в отдельности и воли многих, до воли всего народа включительно, в судьбе Родины.

И – в жизненном, огромного значения вопросе о роли воли не нашлось единства ее выявления: одни были ущемленной воли, другие – непреклонной, доброй. Все события, деяния протекают во времени, и вот когда для людей ущемленной воли – «время терпит», для людей доброй воли – «потеря времени смерти безвозвратной подобно». И это различие отразилось на судьбе родины.

В результате оставалась какая-то незначительная часть, как среди офицерства, так и среди всего русского народа, которая судьбу родины не только связывала со своей, но и ставила ее выше своей. Эта часть, сохранив в себе заговор в непримиримости к красной власти, отдала «приказ себе» немедленно, твердо и решительно встать на борьбу для спасения России.

Те офицеры и русские люди, которые любили родину горячей и жертвенной любовью, были непримиримы с захватом ее красной властью, ввергнувшей ее в бездну падения, люди доброй воли, пошедшие на борьбу, и стали РУССКИМИ ДОБРОВОЛЬЦАМИ.

* * *

Устремление добровольцев на Дон затянулось на много месяцев. Для одних началось в ноябре, для других позднее, до середины 1918 года. Столь длительный период объяснялся задержкой демобилизации армии на фронте Великой войны; для немалого числа их – поздно полученными сведениями о формировании армии на Дону, дальности расстояния и встретившимися на пути препятствиями. Главнейшим препятствием был «красный барьер», сначала проходивший непосредственно у места ее формирования, а с апреля 1918 года на границе советской и германской зон оккупации.

На Дон вело 6 железнодорожных линий. С севера: Москва – Воронеж – Новочеркасск; с запада: Харьков – Лихая – Новочеркасск и Синельниково— Ростов; с юга – Владикавказская и с востока две линии от Царицына, с пересадками на станции Лихая и на станции Тихорецкая. Продвижение по ним неизбежно должно было встретить неоднократный контроль революционной власти.

Контроль был вначале слабый, неорганизованный, поверхностный, но затем ставший серьезным и даже психологическим: контролю мог броситься в глаза «офицерский» вид, несмотря на внешнее одеяние; культурная речь; случайные, не «пролетарские» манеры… Могло быть и недоверие к представленным документам, если они не подтверждены убедительными объяснениями. Едущим нужно было быть готовыми ко всему, даже быть поставленным «к стенке», но в какой-то момент суметь убежать, скрыться и продолжать свой путь пешком, незаметно, может быть, даже только ночами, не страшась зимы, голода…

* * *

30 октября, убедившись, что в Петрограде «все потеряно», генерал Алексеев изменив свой внешний вид на штатского человека, с небольшим чемоданчиком, в сопровождении своего адъютанта, ротмистра Шапрона, выехал на Дон. Последнее его распоряжение было: начать отправку добровольцев немедленно, как только от него будет получена условная телеграмма.

Путь на Дон генералом Алексеевым был избран следующий: Москва, далее на Царицын, Тихорецкую, Ростов и Новочеркасск. Сомневаться, что большевиками уже отдано распоряжение о поисках его, было трудно. Но путь проделан благополучно, и 2 ноября утром, в Ростове, генерал Алексеев пересаживался в поезд на Новочеркасск. На перроне вокзала перед проходившим стариком вытянулись во фронт шесть офицеров и юнкеров, также приехавших из Петрограда. Все вместе выехали в Новочеркасск, куда вскоре и прибыли.

Вообще, в ноябре еще не был организован большевиками строгий контроль. Из Петрограда смог пробраться в Новочеркасск маленькими группами весь старший курс Константиновского артиллерийского училища, несколько десятков Михайловского и других военных училищ. Офицеров из Петрограда оказалось очень мало: зачислившиеся в Алексеевскую организацию немалые их сотни, получившие от нее нужные документы и деньги, однако не оказались добровольцами. С сотней с лишним юнкеров Константиновского артиллерийского училища не оказалось ни одного их курсового офицера. Видимо, у них было своеобразное представление о своем долге, о своих правах и обязанностях.