Зарождение добровольческой армии

Чтобы придать предстоящей реформе легальный характер, генерал Корнилов предложил атаману Назарову объявить о ней атаманским приказом. Назаров не пожелал взять на себя ответственности и предоставил инициативу добровольческому командованию. Вопрос осложнился еще натянутыми отношениями между генералами Алексеевым и Корниловым, невыясненным после распадения «триумвирата» разделением ролей между ними, вызвал размолвку и заглох. Этот эпизод интересен для характеристики того удивительного стремления всех главных деятелей противобольшевистского движения к легальным выходам – стремления, которое среди развалин государственного строя и общих анархических тенденций приобретало характер совершенно не жизненный. Был еще один случай подобного рода: решив в первый раз уходить из Ростова, генерал Корнилов распорядился взять с армией ценности ростовского отделения Государственного банка. Генералы Алексеев, Романовский и я резко высказались против этой меры, считая, что она набросит тень на доброе имя Добровольческой армии. В результате ценности мы отправили в Новочеркасск в распоряжение донского правительства, и там в день спешной эвакуации города они были оставлены большевикам…

Скоро все надежды рассеялись.

Донской Круг, принимая смелые решения, вместе с тем не оставлял надежд на соглашательство и послал депутацию к советским властям в Каменскую. Большевистский командующий Саблин ответил делегации с исчерпывающей ясностью: «Казачество как таковое должно быть уничтожено с его сословностью и привилегиями». Это заявление не усилило на Круге решимости бороться, напротив, внесло уныние и подавленность. Поднявшиеся в довольно большом количестве казаки, преимущественно старших возрастов, стекались к Новочеркасску вместо нормального сосредоточения в разгромленных уже полковых штабах. Там, не находя ни подготовленных приемников, ни организованного продовольствия, они принимались митинговать, буйствовать и расходились по станицам.

Подъема хватило лишь на несколько дней.

Между тем положение Ростовского фронта значительно ухудшилось. Большевистскому главковерху удалось заставить выступить против нас ставропольский гарнизон (112-й запасной полк), к которому примкнули по дороге части 39-й дивизии, составив отряд около 2 V тысячи пехоты с артиллерией. Отряд этот, передвигаясь по железной дороге, 1 февраля неожиданно напал на наши части у Батайска; они, окруженные на вокзале вплотную со всех сторон, весь день отстреливались и, понеся значительные потери, ночью прорвались сквозь большевистское кольцо, отойдя окружным путем по еле державшемуся льду на Ростов. Ростовские переправы я наскоро закрыл юнкерским батальоном. Большевики остановились в Батайске и дня через два начали обстреливать город огнем тяжелой артиллерии, внося напряженное настроение и панику среди его населения.

На Таганрогском направлении бои продолжались. Добровольческие части таяли с каждым днем от боевых потерь, болезней, обмораживания и утечки более слабых, потерявших душевное равновесие в обстановке, казавшейся безвыходной.

Войска Сиверса овладели постепенно Морской, Синявской, Хопрами, и к 9 февраля отряд Черепова[189]

, сильно потрепанный – в особенности большие потери понес Корниловский полк, – под напором противника подходил уже к Ростову, обстреливаемый и с тыла… казаками Гниловской станицы, вторично бросившими обойденный правый фланг Меженцева. На Темернике – предместье Ростова – рабочие подняли восстание и начали обстреливать вокзал.

В этот день Корнилов отдал приказ отходить за Дон, в станицу Ольгинскую. Вопрос о дальнейшем направлении не был еще решен окончательно: на Кубань или в донские зимовники.

Хмурые, подавленные, собрались в вестибюле Парамоновского дома чины армейского штаба, вооруженные винтовками и карабинами, построились в колонну и в предшествии Корнилова двинулись пешком по пустым, словно вымершим, улицам на соединение с главными силами.

Мерцали огни брошенного негостеприимного города. Слышались одиночные выстрелы. Мы шли молча, каждый замкнувшись в свои тяжелые думы. Куда мы идем, что ждет нас впереди?

Корнилов как будто предвидел ожидавшую его участь. В письме, посланном друзьям накануне похода, он говорил с тревожным беспокойством о своей семье, оставленной без средств, на произвол судьбы среди чужих людей, и о том, что больше, вероятно, встретиться не придется…

Сохранились строки, написанные к близким рукой другого вождя, генерала Алексеева, которые как будто служили ответом на мучивший многих тревожный вопрос:

«…Мы уходим в степи. Можем вернуться, только если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»

А. Богаевский

Воспоминания

(продолжение)

В Новочеркасске

На другой день мы были уже в Новочеркасске. Повидав семью, которая уже не чаяла видеть меня в живых, я в тот же день представился атаману.