Зарождение добровольческой армии

На другой день [после] моего приезда, то есть 5 ноября, по городу стали циркулировать слухи, что прибывшие казаки–фронтовики хотят арестовать и убить Алексеева. Я с одним офицером поехал в «Европейскую» гостиницу к полковнику Веденяпину, которого знал еще по офицерскому союзу, рассказал ему про циркулирующие слухи и просил разрешения послать караул к вагону. Разрешение было получено, и я немедленно, собрав караул, поехал на вокзал. Мне хотелось познакомиться с генералом Алексеевым, которого я еще ни разу не видел. В вагон прибыли около 12 часов ночи. Алексеев уже спал, и нас встретил его адъютант ротмистр Шапрон дю Лярэ, предупредив, чтобы мы несли охрану незаметно для старика, так как он против всякой охраны и будет недоволен, увидя, что офицеры затрудняют себя ради него. Но нам не повезло. Ввиду порчи водопровода, Алексеев пошел утром умываться в общую уборную, а не в свою, и увидел нас. Вызвав меня, он пожурил и приказал впредь не выставлять к нему никаких караулов и пригласил всех к себе пить чай. За чаем зашел разговор о дальнейших видах нашей организации. Я высказал ему свой взгляд на офицерские части, а также заявил, что, несмотря на только что начавшуюся организацию, уже чувствуется сильный недостаток в деньгах, и предложил генералу раздобыть прекрасный станок для печатания керенок и бумагу, но Михаил Васильевич резко восстал, сказав, что у нас святая цель и он никогда не пойдет ни на какой подлог, он верит в русский народ и убежден, что имущие классы пойдут к нему на помощь и средства будут, а офицерство исполнит свой тяжелый долг. На большевиков он смотрел как на авантюру утопистов, за немецкие деньги разрушающих все для создания царства Божьего на земле. А народ… народ благодаря темноте упивался свободой и творил анархию и произвол в стране. В продолжительность и крепость [власти] большевиков он не верил. Пройдет год–два, и русский народ образумится и поймет, к чему привели его большевики, кто враг, кто друг. Это первый раз я видел генерала Алексеева. Но образ его и сейчас, когда я пишу эти строки, встает у меня перед глазами. Маленький старичок с курносым носиком и добрыми, умными и печальными глазами, в стареньком засаленном кителе, с «Георгием» на шее. Это был идеалист, принесший все на алтарь родины, ничего не требующий для себя и веривший, что и другие поступят так же, как и он.

Через несколько дней начали формироваться части. Был сформирован Юнкерский батальон, командиром роты которого был назначен я, и 1–й Георгиевский офицерский полк. С Барочной Юнкерский батальон перевели на Грушевскую улицу в помещение лазарета. И было пора. На Барочной началось пьянство и безобразия, развращающе действовавшие на юнкеров и кадет. Лично мне было так противно бывать там, что за полтора месяца пребывания в Новочеркасске я был [там] всего 2 раза, и то по делам службы. На Грушевской мы зажили своей маленькой жизнью. Получив винтовки, приступили немедленно к занятиям как строевого обучения, так и общего. Хотелось дать мальчуганам возможно больше взамен лишенного правильного школьного образования. Вначале это пошло довольно трудно, а когда начало налаживаться, пришлось бросить, так как бои и служба отнимали все время.

К границе Донской области стали подходить части красных. Донской есаул Чернецов с разрешения атамана в несколько дней сформировал партизанский отряд из зеленой молодежи для борьбы с красными. Студенты начали формировать боевые и санитарные отряды. Сами казаки шевелились мало. Приходившие фронтовики были распропагандированы. У стариков, видимо, порыв остыл, и к Чернецову не шли.