Зарождение добровольческой армии

Некто капитан Капелька [155], состоявший при штабе Алексеева, со слов Добрынского доложил Алексееву о предстоящем «перевороте»: с переездом в Ростов генерал Корнилов должен был свергнуть «триумвират» и объявить себя диктатором; сделаны якобы уже назначения до московского генерал–губернатора включительно.

Невзирая на мутный источник этих сведений, генерал Алексеев, предубежденный в отношении Корнилова, не переговорив с кем‑либо из нас, собрал членов «Совета» и старших генералов и пригласил генерала Корнилова для объяснений.

Корнилов, взбешенный подобным обвинением и инсценировкой «судилища», ответил резким словом и удалился. На другой день московская делегация получила письма с отказом от участия в организации обоих генералов — Алексеева и Корнилова. Опять пришлось уговаривать: Алексеева — мне лично, Корнилова — вместе с Калединым.

Корнилов удовлетворился извинениями Алексеева, но при этом потребовал от московской делегации: «1) письменного извещения, что «Совет» признает себя органом только совещательным при коллегии из трех генералов и ни один вопрос, внесенный на рассмотрение «Совета», не получает окончательного решения без утверждения означенных трех лиц; 2) включения в состав «Совета» начальника штаба армии и председателя вербовочного комитета; 3) признания за командующим Добровольческой армией права назначения лиц, обязательно из военных, возглавляющих военно–политические центры… (эпизоды с командировкой Савинкова в Москву в Вендзягольского в Киев. — А.Д.) с указанием, что эти лица получают инструкции по военным делам только от штаба армии» и пр.

В ответ на это требование 12 января поступило письмо, подписанное Федоровым, Струве и князем Трубецким:

«Обсудив вместе с генералами Лукомским, Деникиным, Романовским и Марковым общее положение организации и наиболее целесообразные способы наладить в дальнейшем работу ее, мы пришли к заключению…» и далее удовлетворялись все требования Корнилова.

Чтобы понять обращение Корнилова именно к московской делегации, нужно иметь в виду, что в глазах «триумвирата» она пользовалась известным значением, так как с ней связывалось представление о широком фронте русской общественности. Это было добросовестное заблуждение членов делегации, вводивших так же добросовестно в заблуждение и всех нас. Сами они стремились принести пользу нашей армии, но за ними не было никого: «Московский центр», по–видимому, забыл и своих представителей на Дону, и свои обязательства в отношении Добровольческой армии…

Итак, еще один подводный камень был обойден. Много раз потом мне приходилось выслушивать сомнение, правильно ли поступали мы все, употребляя такие усилия, чтобы соединить несоединимое, статику и динамику Добровольческого движения. И не лучше ли было предоставить каждому из вождей идти своим путем… Полагаю, что в обстановке того времени иначе поступать мы не могли, а в масштабе историческом то или иное решение вопроса вряд ли могло бы видоизменить ход событий, управляемых великими и неведомыми законами бытия.

* * *

Под влиянием всякого рода недоразумений Корнилов все еще колебался в окончательном решении. На него угнетающе действовали отсутствие «полной мощи», постоянные трения и препятствия, встречаемые на пути организации армии, скудость средств и ограниченность перспектив. Извне на Корнилова оказывали давление в двух направлениях: одни считали, что для человека столь крупного, всероссийского масштаба слишком мелко то дело, которое зарождалось в Новочеркасске, и что ему необходимо временно устраниться с военно–политического горизонта, чтобы впоследствии возглавить широкое национальное движение. Ранее этот взгляд поддерживал по побуждениям личным Завойко. Другие звали генерала в Сибирь, на его родину, где «нет самостийных стремлений» и где почва в социальном и бытовом отношении казалась наиболее чуждой большевизму. Наконец, были и просто авантюристы вроде И. Добрынского, который в неудержимом стремлении играть политическую роль применял все виды шантажа. Так, в половине января по каким‑то атавистическим признакам он неожиданно оказался астраханским казаком, нашил желтые лампасы и явился к генералу Корнилову в сопровождении находившихся в Ростове Н. Киселева и Б. Самсонова в качестве делегации «от поволжского купечества и Астраханского соединенного с Калмыцким войска». Обращение, подписанное этими тремя лицами 16 января, после дифирамба диктатуре и вождю, звало Корнилова в Астрахань для водворения в губернии законности и порядка, обещало широкую материальную поддержку и заканчивалось такой политически безграмотной тирадой, превращавшей идею добровольчества в своего рода средневековый институт ландскнехтов: «Купечество произведет милитаризацию своих предприятий, сохранив за военными навсегда их служебное положение, дав обязательство в том, что все назначения в этом смысле будут происходить с согласия генерала Корнилова».

В эти дни Астрахань, как я уже говорил, агонизировала и 24–го после жестокой резни перешла в руки большевиков.