Зарра. Том 2

Хмель сегодняшнего дня вскружила ему голову. Шатаясь, он встал и пошел в сторону мечети. В это время по узкой тропе, проложенной вдоль огородов за мечетью, прошлась Шах-Зада. Она вполголоса, в наитии, распевала душераздирающую песню. Хасан прислушался. Эти волнующие ноты, мягкие, протяжные, нежные, кристально чистые переливы, растекались по синеватому дневному воздуху, словно круги на водной глади реки, оставляемые выпрыгивающими из нее рыбами. Под конец от этих звуков, как от кругов на воде, в воздухе оставалось тонкое, неуловимое дрожание, похожее на замирающие ноты струн гитары. Если хорошенько прислушаться, даже после того, как исчезали круги на воде, создавалось впечатление, что догорающая нота все еще звучит мелкой дрожью ряби воды. В той песне слышалось биение сердца Шах-Зады, пульс, стоны ее сгорающего от любви сердца. Песня опьянила Хасана, как тончайшие запахи, благоухания, распространяющиеся от здорового тела, пышных волос Шах-Зады. Шаги Шах-Зады удалялись все дальше и дальше, ее голос становился все глуше и нежнее. Она все еще продолжала петь, томно покачивая бедрами, она истомно тянула мелодию, нежную, трепетную, душераздирающую:

То зеленые, то небесные —Глаза твои непокорные,

То печальные, то манящие,То брызги дождя колючие…

Хасан слушал голос любимой, как зачарованный, ей в такт мило подпевали подружки. Он переступил порог мечети, сел напротив открытого окна, пытаясь не упускать ни одной ноты песни. Песня, как дыхание неба, шелесты, вдохи и выдохи шаловливого ветра, врывалась сквозь полуоткрытые створки окон мечети. Она, нежная, трепетная, сводящая его с ума, пробуждала дремавшие в его душе бесчисленные природные краски, интонации, видения. Ему казалось, что он где-то уже слышал эту песню, близкую и далекую, ясную и неясную. Да, он вспомнил. Он ее часто слышал тогда, когда находился еще в утробе матери, в колыбели, в бесконечной и трудной дороге, собираясь с матерью на дальние сенокосы в урочище Чухра. Мама эту песню тихо и нежно распевала весной, когда от зимней спячки пробуждалась природа, когда пропалывала колосистую рожь от сорняков. Он ее слушал в хлебном поле на спине матери, когда мать, нагибаясь, подбирала колосья хлеба, опавшие во время жатвы. Эта песня, после того как повзрослел, часто звучала в его сердце в бессонные ночи его долгой и тяжелой жизни.

Шах-Зада удалялась по тропинке вдоль берега реки между валунами. Песня душераздирающе звучала, оседая в сердце Хасана нарастающим комом. Вот прозвучали последние аккорды, но их дрожащий звон все продолжает звучать, отзываясь, не угасая в глубинах души. Вдруг кругом все замерло. Лишь река журчит в объятиях лучей солнца, плещет свои волны о круглые речные камни и валуны, оставляя на их краях тонкие, незаметные следы белой и искрящейся пены в такт уходящей в вечность музыки.

* * *

Хасан зажег камин в мечети, взял потрепанный молитвенник и в молитве преклонил колени. Он чувствовал, что с некоторых пор между ним и Аллахом, который все время внимал его мольбам, образовалась какая-то невидимая пропасть, и виной всему тому явилась та самая греховная песня. В гневе на самого себя он склонился еще ниже, пытаясь забыться в молитве.

«О, Аллах, не покидай меня. Обрати на меня свои взоры, помоги мне, ибо томят меня суетные мысли и бесконечные страхи…»

Но тщетно, Аллах не внял его мольбам, сладостные, нежные звуки песни, протяжные и властные, ускользающие от него, все еще звучали в сердце, ввергая его в пучину отчаяния, смятения.

Он встал с колен, на шаркающихся ногах подошел к врезанному в стену мечети шкафу, вставил ключ в замочную скважину, два раза со скрежетом покрутил и распахнул двери шкафа. В лежащих столбиками священных Книгах долго чего-то искал и, наконец, нашел Библию. Ветхий Завет. Открыл ее и начал читать горящими глазами «Песнь песней Соломона»: «… О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста!.. Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник:

Рассадники твои – сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, каперы с нардами,

Нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами и алой со всякими лучшими ароматами;

Садовый источник – колодезь живых вод и потоки с Ливана…»

Его охватил трепет: «О, Аллах! Прости и защити меня, грешного». – Захлопнул священную Книгу, запер в шкафу и выскользнул из мечети; шаркающимся шагом прошелся по темному коридору и отправился в садик. Там тоже его сердце не нашло утешения. Не удержался, окольными путями направился за селение, на излюбленную им горку.

С горки он смотрел, как майская луна серебристыми лучами заливает уснувшие в дымчатом тумане поля. Там в горячих думах, молитвах пробыл он до утренней зари…

* * *