– Вот! Эта мне глянулась. И цвет хороший, неприметный.
– Брысь! - сказал ей дядя Федор, и она, вильнув хвостом, послушно скрылась в недрах машины.
После тщательного осмотра и мелкого ремонта дядя Федор пошел искать какого-нибудь водителя, чтобы от его машины подзарядить наш аккумулятор - «прикурить», как он выразился. А мы тем временем снова переставили все четыре колеса.
Подъехал дядя Федор с каким-то дядькой, они перекинули провода - и наша машина довольно быстро завелась.
– Посидим в салоне, движок погоняем - подзарядим, - сказал дядя Федор, и мы забрались в машину.
Солнце вышло из-за облаков. Мотор тихонько урчал. На вздрагивающем капоте сидела крыса и умывалась.
– Она, наверное, ручная, - сказал Алешка. - Давай ее домой заберем.
– А мама?
– Привыкнет, - легкомысленно решил мамину судьбу Алешка.
Я не стал с ним спорить и только спросил:
– А папа? Он же мышей боится.
– Это же не мышь, - логично возразил Алешка. - Это же крыса.
Я не стал спорить. Но родителей мне стало жаль.
– Поехали, - сказал дядя Федор.
На выезде со стоянки мы посигналили, и Фролякин минут через десять поднял шлагбаум. Но так быстро опустил его, будто хотел им погладить машину по спине на прощание.
Дядя Федор не сразу поехал в наш двор, а покружил вокруг дома.
– Ничего, - сказал он, - побегает еще. Километра два.
А нам понравилось. Машина вела себя послушно. Когда надо - останавливалась. Когда надо - снова трогалась. И поворачивала, куда надо. Только очень сильно подпрыгивала на ходу, будто ехала не по асфальту, а по шпалам.
– Это оттого, - объяснил дядя Федор, - что у нее все колеса разные. Ничего, привыкнем.
Во дворе мы загнали машину в самый угол, возле помойки, чтобы она не бросалась в глаза Вадику, и привинтили номера. Они почему-то разные оказались, передний - «один, два, три», а задний - «четыре, пять, шесть» и даже другого цвета. Но дядя Федор сказал:
– Это не главное. Кто их оба-два разом-то увидит? Да и документов у нас все равно нет. А захотите покататься - я к вашим услугам. Мне это дело - в удовольствие.
Мы так и думали. На это и рассчитывали.
Глава XII
Шантаж Бонифация
Наш план состоял в том, чтобы незаметно зафиксировать на видеопленку весь процесс преступной деятельности группы Бабая и представить эти неопровержимые доказательства нашим правоохранительным органам в лице их славного представителя - нашего папочки.
Нам, конечно, за это дело влетит. Но мы успокаивали себя тем, что Вадику и его команде влетит еще больше…
На следующий день состоялась генеральная репетиция спектакля под руководством великого Бонифация. На ней присутствовал весь педагогический коллектив нашей школы и даже родительский комитет в полном составе.
Успех был оглушителен! Мне даже вручили букет цветов. От девочек нашего класса. Цветы были экзотические. Они набрали их на подоконниках в учительской.
– Да, - растроганно сказал директор школы, - это глубоко символично, что вторая четверть нынешнего учебного года откроется таким знаменательным событием. Всем спасибо. Все свободны.
Вскоре родная школа опустела. Все разошлись. Только шныряла где-то по темным углам Чучундра.
Мы еще немного подождали, а когда в школе остался лишь утомленный славой и предстоящими гастролями по столицам Европы режиссер Бонифаций, я тихо приоткрыл дверь учительской и застыл на ее пороге, как неумолимый призрак.
В учительской было сумрачно, за окнами синел осенний вечер. Тихо мерцал экран телевизора, на котором Бонифаций просматривал запись генеральной репетиции. На подоконниках щетинились в горшках обрезки цветочных стеблей.
Бонифаций застыл в кресле напротив экрана и тихо вздыхал, полный затаенного восторга.
Я тоже вздохнул. Он обернулся.
– Это ты, Дима? - голос его был полон нежности. И благодарности. - Вот видишь, Дима, как я был прав. У тебя определенно актерское призвание.
Как и у Бонифация - режиссерское. Во всяком случае, постановки ему удавались гораздо лучше, чем преподавание. И теперь настал его звездный час!…
Я кашлянул.
– Что такое? - встревожился Бонифаций.
Я не ответил ни слова. Только изобразил на лице старательное желание понять его вопрос. Будто я стоял у доски с невыученным уроком.
– Что случилось, Дима? - Бонифаций вскочил так, что кресло отъехало в угол комнаты и ударилось о столик, на котором стоял заросший водорослями аквариум, - рыбки брызнули по сторонам и затаились.
– Говорите погромче, Игорь Зиновьевич, - грустно попросил я. - Я, кажется, начинаю глохнуть. Уши болят.
– За три дня до премьеры? - руки Бонифация взлетели вверх и бессильно упали вдоль тела.
Тут вошел Алешка, в зимней шапке с опущенными ушами. Он ничего не сказал. Только развел руки и приложил их к ушам. Не к своим, естественно, а к шапкиным.
Ноги Бонифация подкосились, и он рухнул бы в кресло, но оно оказалось в дальнем углу. Поэтому Бонифаций рухнул на пол и схватился за голову.
– Это катастрофа! - прошептал он.
– Не очень большая, - мы стали его утешать. - В нашем доме хороший ушной врач…
– Оториноларинголог, - с надеждой выговорил режиссер трудное слово.